Александр Тамоников - Янтарная камера

Недовольно ворчали люди, не успевшие добраться до спальных мест. На улице тревожно перекликались охранники. Кто-то орал, что свет скоро будет, замкнуло что-то. В принципе, без разницы.

Рядом ворочались товарищи, кряхтел Бортник.

– Эй, харьковский, ты чего молчишь? – прошипел Ратушенко. – Темноты боишься или спишь уже?

– О прошлом мечтаю. – Алексей вздохнул. – Помнится, в общаге школы милиции однажды вечером выключили свет. Девчонка рядом сидела. Так эта ночь без света оказалась, пожалуй, самой интересной в моей жизни.

История была реальной. Общага была другая, а остальное – чистая правда. Через девять месяцев родилась дочь. Еще через пять лет она погибла в страшной автокатастрофе, которая до сих пор являлась Корнилову каждую ночь.

– А поутру они увидели друг друга и ужаснулись, – заявил Ратушенко. – Ты женатый, Алексей?

– Нет. – Он не стал углубляться в дебри личной жизни.

– Я был, – сказал сосед. – А вот сейчас…

– Разведенный, как спирт? – осведомился Бортник.

– Примерно так, – согласился Ратушенко. – Только разведенный спирт – это водка, эликсир жизни, так сказать. А с моим разводом полная фигня. Сложно все, сам порой не понимаю, что со мной происходило.

Включилось электричество. Заурчал генератор, упрятанный в недрах подвала соседнего здания. Загорелись прожекторы, освещающие территорию «тюрьмы народов».

– Бог есть свет! Возрадуйтесь, миряне! – с пафосом объявил вертухай Ефрем.

Видимо, в прошлом он совмещал профессии надзирателя и священника. Загоготали остальные охранники у него за спиной – рыхлый Бегемот, усатый Крысич. Свет они выключать не стали, видимо, посчитали, что с ним уставшим работягам спать комфортнее.

– Подъем, поганцы! С радостью сообщаю вам, что наступает новый рабочий день. Считаю до десяти, и в кроватях никого не остается! Восемь, девять…

Алексей снова брел в толпе, украдкой сунул под язык таблетку. Ему все труднее становилось наблюдать за собой со стороны. Перловку, поданную на завтрак, вполне можно было набивать в стволы древних фузей.

За сим последовала тряска в грузовиках по раскисшей дороге, которая с каждым днем становилась все менее пригодной для езды. Машины буксовали, с ревом выбирались из колдобин, забитых грязью.

Конец октября был ничем не примечательным. Температура плюсовая, несколько делений от ноля. Постоянно дул промозглый ветер, над головой плыли низкие тучи. Им не было ни конца, ни края.

– Пасмурно, как в Лондоне, – проворчал Бортник, поднимая воротник и кутаясь в рукава фуфайки.

– Ага, у нас тут все, как в Лондоне, – буркнул Ратушенко. – Смокинги из прачечной сейчас возьмем и пойдем на Трафальгар.

Мужиков ждала великая радость. Машины подвезли бензин и солярку!

– Ликуй, народ! Что-то не вижу на ваших лицах бури положительных эмоций! – издевался Шлыпень.

Людям было все едино. Ревела техника, кипела работа. Руки людей машинально делали свое дело, голова не думала. Взлетали топоры, визжали пилы на матерной ноте «ля».

Он чувствовал смрад, исходящий от него. Одежда и тело пропитались потом, грязью, въедливой гарью. О душе и смене белья оставалось лишь мечтать. Волосы слиплись, щетина густела с каждым днем.

«Скоро Хэллоуин, – подумал Корнилов. – Нам и рядиться в нежить не надо».

На месте выкорчеванного леса возникали бугры, борозды, трещины в земле, ямы с рваными краями. Все это покрывала жухлая трава, ветки деревьев и кустов, по которым идеально скользили подошвы сапог.

Ужас грянул внезапно. Взревел изношенный движок пожилого трактора, натянулся трос, обвитый вокруг очередного пня. Люди машинально схлынули. Но недостаточно далеко. Кто-то вскрикнул от страха.

Словно кнут щелкнул. Порвался до упора натянутый металлизированный трос. Рано или поздно это должно было случиться. Он хлестнул двоих. Сила удара была такова, что люди отлетели на несколько метров.

Остальные истошно закричали. Опомнился тракторист, задергал рычаги, гусеницы вспахали землю.

Рабочие бросились к пострадавшим и отшатнулись, потрясенные. Кого-то вырвало.

Один из бедолаг, мужчина средних лет, был жив. С него слетела шапка, обнажились седые волосы, прореженные плешью. Трос ударил дядьку в плечо, перебил кость. Из открытого перелома хлестала кровь, пропитывала фуфайку. Он стонал, глаза блуждали.

Второй был Гоняйло. Парень не успел увернуться.

В горле Алексея образовался ком. Он тупо смотрел на останки человека, который несколько секунд назад был жив, хотя и исполнен вселенской грусти. Трос хлестнул по голове, превратил левую часть лица и височную область в манную кашу с комочками, щедро политую клюквенным вареньем. Гоняйло умер мгновенно, когда осколки черепа вонзились в мозг, а хрящи и лицевые мышцы вылезли наружу. Пальцы рук еще подрагивали, но вскоре перестали.