Богдан Сушинский - Ветер богов

– Где он сейчас находится? – решительно направилась к двери Фройнштаг. – Еще не было случая, чтобы мужчина отказывался встречаться со мной.

– Лично я не отказал бы себе в таком удовольствии, будь я даже смертником, – заверил ее обер-лейтенант, однако Фройнштаг так взглянула на него, что Коргайлю мигом расхотелось источать какие бы то ни было комплименты. – Так что будем делать с Райсом?

– Пригласите в свой кабинет, если он у вас есть. Я подойду туда. Наше свидание займет не более пяти минут.

– Больше в обществе этого мрачного, нелюдимого типа вы и не выдержите.

Обер-лейтенант провел ее в какую-то каморку, где на столе лежал журнал группы и еще какие-то канцелярские бумаги, без которых, оказывается, не обойтись даже школе смертников. Открылась дверь, медленно, неохотно вошел камикадзе. Обер-лейтенант подождал, пока он доложит: «Рядовой Райс по вашему приказанию прибыл», – и закрыл за собой дверь, но уже с той стороны.

– Мне хотелось поговорить с вами, Райс. Возможно, эта встреча покажется вам совершенно некстати…

– Не надо обращаться со мной, как с уголовником, которого завтра вздернут, – неожиданно резко и твердо прервал ее «человек-торпеда». – Этой участи я, как видите, избежал. Что же касается школы морских диверсантов, то я избрал ее по собственному желанию.

Он еще не договорил, как Фройнштаг поднялась и вышла из-за стола. В кабинете было довольно сумрачно, и Лилия не могла внимательно рассмотреть лицо Райса, однако голос показался ей знакомым.

– Я и не собираюсь обращаться с вами, как с приговоренным. Но мне хотелось поговорить с курсантом школы, поскольку существует замысел создать такую же школу для девушек-военнослужащих. Однако сейчас меня заинтересовало другое: где мы с вами встречались, Райс?

– Мы с вами? По-моему, мы не встречались.

– Это неправда, рядовой. Где сие произошло? Вы служили когда-либо в лагерной охране? Я имею в виду концлагерь.

– Во всяком случае узником концлагеря никогда не был.

– Я тоже не слышала, чтобы камикадзе, простите, курсантами этой школы зачислялись бывшие узники. Наоборот, она воспринимается как элитная арийская школа, честь побывать в которой может принадлежать только арийцам и только преданным фюреру.

– В этом нас убеждают каждую минуту, господин… простите, госпожа унтерштурмфюрер, – Райс явно не знал, как обращаться к ней. Тем более что, как поняла Фройнштаг, чувствовал себя крайне скованно.

Она предложила ему стул, стоявший по ту сторону стола, и почти с минуту они молча сидели друг против друга. При этом Райс опустил голову так, что Фройнштаг почти не могла видеть его лица. Узкоплечий, худощавый, он сидел, сильно сутулясь, как набедокуривший школьник перед директором.

– Вам не хочется оставить эту школу?

– Меня уже спрашивали об этом.

– То есть я хотела поинтересоваться, имеете ли вы право оставить школу, если поймете, что не в состоянии стать тем, кем должны стать после ее окончания.

– Это не так уж сложно – направить катер или управляемую торпеду на цель, – как вам кажется. Атака будет длиться всего несколько минут. А возможно, секунды.

– Значит, вы все же имеете право оставить школу, если пожелаете? – не удовлетворилась его ответом Фройнштаг. Но еще больше раздражало ее то, что никак не могла вспомнить, где же она встречалась с этим парнем. А ведь встречалась же!

– Насколько я понял, нет. Во всяком случае, такое не поощряется. Впрочем, я не задумывался над этим и уж, конечно, не пытался…

Это Фройнштаг только казалось, что встреча с камикадзе может получиться интересной. На самом же деле перед ней сидел обычный фронтовик, давно привыкший к тому, что его однополчане гибнут каждый день и что его собственная гибель – вопрос времени. Причем очень скорого.

– До этой школы вы служили в СС?

– Из СС здесь парней очень мало, как ни странно, – не без язвительности заметил Райс, помня, что перед ним сидит эсэсовка. – Маршировать да охранять лагеря – это одно, гибнуть в бою – совершенно иное.

– Эсэсовцы не только маршируют и охраняют концлагеря, и вам это прекрасно известно, – отрубила унтерштурмфюрер. – Кстати, на каком фронте вы воевали?

– На Восточном.

– И сколько же вы пробыли там?

– С осени сорок первого.

– С осени? – удивленно переспросила Фройнштаг. – Странно, вы слишком молоды.

– На фронт я ушел добровольцем. Странно другое – что столько времени продержался. Нас, тех, кто имеет медаль «Зимняя кампания» [31], осталось немного. У вас еще будут ко мне вопросы, господин… госпожа унтерштурмфюрер? – наконец-то поднял на нее глаза Райс, и Фройнштаг почувствовала, как взгляд его начал блуждать по ее лицу, шее, груди. Это был взгляд истосковавшегося по женской ласке мужчины.