Александр Бруссуев - Тойво – значит надежда. Красный шиш

Мама на это ничего не сказала, а ушла на кухню, откуда сразу же выбежал переживший в одиночестве долгую разлуку с хозяевами кот-британец. Теперь он научился распознавать людские настроения, и поэтому крайне редко позволял себя застать врасплох. Он-то понимал, что материнское сердце – это непознанное, это неведомое, это не поддающееся объяснению явление в нематериальном мире. Он-то догадывался, что мать – не против своей дочки, что она – не против ее выбора, что она – против того будущего, которое пугает ее. К материнскому сердцу редко прислушиваются, в том числе и сами матери.

Кот строго посмотрел на Лотту, остановившись на несколько мгновений, потом медленно, задрав хвост, прошел к Тойво, неловко переминающемуся с ноги на ногу в коридорчике, и боднул его в голень. Уж если коты бодаются, то непременно норовят угодить именно в голень. Мол, спокойно, парень, мол, семейные дела, мол, кури бамбук, а в остальном они сами разберутся.

– Здорово, приятель! – сказал ему Антикайнен и погладил по голове. – Ну, вот, я же обещал тебе, что все будет хорошо. Ты сберег этот дом – ты молодец. Такие коты, как ты – самые нужные коты в мире.

Тот же ничего не ответил, пару раз мурлыкнул и ушел по своим кошачьим делам. Кошачье племя – мудрое племя, это еще Сентон-Томпсон в «Королевской аналостанке» написал, а потом Ханлайн в «Двери в лето» развил.

Они с Лоттой ушли обратно на свою съемную квартиру, точнее – комнату, и было им хорошо. Матерей не выбирают, как не выбирают свою семью. Поэтому, какие бы ни были произнесены слова, реальность оставалась одной – нельзя не любить членов семьи, потому что в целом мире только они одни остаются самыми близкими родственниками. Действительно, уж таково оно – кровное родство.

Пошел снег, словно разделяя мир на черное и белое. Черное – то, что укрыто снизу, белое – то чем все это укрыто. Не копай – и не доберешься до черного.

– Ты слыхала когда-нибудь про Зов Полярной Звезды? – спросил Тойво, смотря, как на потолке мерцает отражение пламени, пробивающееся через отверстия на дверце печке.

– Нет, – сказала Лотта, тоже вглядываясь в игру отражений.

Антикайнен кротко вздохнул и подумал, что все это ерунда. Зов, Полярная Звезда – все. Главное – блики огня на потолке, медленно падающий снег за окном, тишина в целом свете. А самое главное – это то, что на его плече сейчас покоится голова самой дорогой ему женщины, а рядом покоятся ее остальные волнующие части тела.

– И что это? – спросила Лотта.

– Что? – удивился Тойво.

– Ну, зов какой-то.

– Не знаю, – ответил он.

– Расскажи, – потребовала она.

– А ты меня потом позовешь? – без тени улыбки спросил Антикайнен.

– Тебя и звать не надо – ты сам приходишь, когда считаешь нужным.

– Только не выгоняй меня.

Лотта приподнялась на локте и внимательно посмотрела Тойво в глаза. На фоне окна, светлого от идущего за ним снега, он мог видеть только ее силуэт, но и этот вид был волнующим и притягательным. Как Зов Полярной Звезды.

– Ладно, – сказала она. – И ты меня никогда не бросай.

– Я без тебя жить не могу, – ответил Тойво и, стараясь избежать ненужного пафоса, пожал плечами. – Вот и договорились.

– Теперь про Зов расскажи.

Когда-то, будучи еще газетчиком у Куусинена в редакции, он читал об этом явлении. Все, конечно, на грани предположений и за гранью домыслов, но интересно. Дело было в Северном сиянии – таком вот природном явлении, пленительная красота которого сравнима была, разве что с молнией. Но молния – это миг, а сияние – это вечность. В смысле, когда смотришь на зеленые, синие и красные сполохи, переливающиеся на небе, время теряется и перестает ощущаться напрочь.

Застыл взглядом – и бац, вдруг, услышал странные голоса, удивительные звуки, чарующее пение. Присмотрелся – а там ангелов целое небо и прекрасные женские лица между ними. Ой, какие они манящие, влекущие и многообещающие! Конечно, неизвестно, что можно от ангелов ждать, но вот от женских лиц всегда ждешь таких же прекрасных женских тел. Вероятно, даже, нагих.

И вот уже очарованный видениями человек идет маршрутом на север и теряется на безбрежной снежной пустыне. Сияние – возьми, да и угасни. Движущийся строго на север человек сразу же приходит в себя, но поздно. Тут ему и конец, в смысле – замерзает с концом. До полного трупного окоченения.

Вероятно только отвыкшие от женского общества путешественники попадаются на такой Зов, хотя, может быть, и определенные женщины, которые, вроде бы и не женщины вовсе.