Александр Бруссуев - Тойво – значит надежда. Красный шиш

Последний резерв штурма, конница, никем не обстреливаемая, ворвалась в затихший город и принялась от избытка чувств рубить шашками всех, кто попадался под руку. Дыбенко лично обещал им, что ныне дело верное, ныне победа будем за нами – было у него такое видение.

«Видение белочкой называется», – хмурились кавалеристы. – «Обожрался водки, вот и видится ему, что попало!» Однако вслух ничего не говорили – кому охота в контрреволюционеры угодить? Да и все менты со вчерашней бойни вернулись, целые и невредимые. Пополнили боеприпасы, готовы снова в бой.

На самом деле пришла в штаб Дыбенко строго секретная телефонограмма: «Враг обескровлен. Один решительный штурм – и Кронштадт падет». И подпись: «Глеб Бокий».

Когда устали конники рубить на улицах местное население, они бросили клич: «Сдавайтесь». И еще пообещали, что резать сдавшихся не будут, а сдадут под суд, который определит степень виновности каждого и каждому, соответственно, воздаст по заслугам.

Деваться некуда, Кронштадт сдался. Победителей к этому времени на острове было меньше, чем побежденных.

Тухачевский и Дыбенко искренне верили в свои полководческие таланты и расхаживали по улицам города в сопровождении свиты. Проводились массовые задержания и допросы.

Когда Тойво прибыл на доклад к начальственным особам, то нашел их в комендатуре на форте «Медведевский». Во дворе милиционеры деловито били привязанного к дереву человека. Человек, молодой парень, примерно одного с Антикайненом возраста, пытался защититься от ударов по корпусу – да, где там! Его движения были ограничены, он был один, и помощи ждать было неоткуда. У него была только воля, которую некоторые недалекие люди путают с ненавистью.

В таких ситуациях у человека открывается некий дар провидения. И он сказал своим истязателям что-то, типа «сдохнете как собаки, скуля и подвывая». Конечно, всегда можно решить, что скверные предсказания даются легче – они вспоминаются, когда случается в жизни плохое. О хороших же, как правило, вообще никто не вспоминает, принимая их, как само собой разумеющееся.

Но почему-то поверил этому несчастному парню Тойво. И даже пожелал, чтобы так оно и случилось на самом деле. Сам же помочь ему никак не мог.

Спросил у ординарца Тухачевского:

– Кого пытаете?

Тот даже обиделся: пытают буржуазные палачи, а они проводят профилактическую работу. Антикайнен не стал возражать, потому что считал, как бы это не называлось, а суть-то оставалась одна. Но не говорить же об этом вслух!

– И все-таки, кто это?

– Руководитель мятежа, – ответил ординарец и, преисполненный важности, пошел по своим ординарским делам.

Конечно, руководителем Кронштадского бунта Вершинина Сергея Степановича назвать было нельзя. Строевой линкора "Севастополь", матрос-электрик по должности, был членом Ревкома мятежного острова.

Сам он был из крестьян, да, к тому же, беспартийный. Отличался, как говорится, умом и сообразительностью. Был избран членом Ревкома на собрании выборных. Поэтому ему поручили очень ответственное дело – заведовать Агитпунктом Ревкома. Должность – ничего себе, крестьянский пропагандист. Однако в дела контрреволюционные, судя по всему, посвящен не был, потому что пытался разрушить противоречия, вылезающие из каждого абзаца Кронштадской Резолюции. Вот и остался в конце-концов не у дел, в Финку не удрал, потому что не пригласили, зато был "взят в плен в бою у Петроградских ворот» на юго-восточной окраине острова. Так, во всяком случае, объяснил последним бойцам сопротивления командир мятежного 560-го полка, пожелавший остаться неизвестным.

Также он потом указал следственной бригаде на Вершинина, как на самого главного повстанца в Кронштадте. В принципе на тот момент так дело-то и обстояло: все, кто захотел – ушли, кто не захотел – остались, кого не взяли с собой – того тотчас же под арест.

Он пытался объяснить, что выдвинулся к проклятым воротам для переговоров с красным командованием, но это объяснение никого не устраивало. По сути, вообще, никакое объяснение или «демократическое» начало никого не устаивало.

– У тебя же не было мандата! – коверкая слова, говорил латыш-милиционер.

– Будто у тебя мандат есть! – отвечал ему Вершинин, уже привязанный к дереву.

– Вот мой мандат! – объяснял латыш и бил кулаком в живот. Лицо арестованному старались не портить.

Потом в протоколе Петроградского ЧК обозначат дату – 8 апреля 1921 года – якобы день взятия бунтовщика под стражу. Но до этого, окажется другая надпись: «По решению ЧК расстрелян».