Владимир Щедрин - Негерой (воспоминания о неслучившемся)

Военный журналист вычитал то-ли в «красном» то-ли в «синем» кладезе информации интервью одного из лидеров оппозиции Лоренсии. Так себе интервью, проходное, как сказали бы люди опытные, ничего особенного, без видимого вранья, без обещаний и конкретики. Но журналист подумал и вместо дебильных вопросов высокооплачиваемого западного писаки вставил собственные, с подковыркой. Интервью приобрело совсем другой тон и окрас. В новом формате оппозиционер (кстати, выпивоха, наркоман и бабник – хороший мужик, одним словом) стал выглядеть не белым и пушистым, а садистом и, мягко говоря, человеком недальновидным и глуповатым.

Вот эта статья из разряда «фэнтези» и попала в руки к главпуровскому генералу – члену редколлегии военного издания. Генерал вскипел, как тульское чайное чудо – мгновенно, мощно и продолжительно. Оказывается, внушал генерал то бледнеющему, то краснеющему майору, мы, (то есть, СССР и КПСС в частности, с опаской рефлексировал майор), может такое статься, и ошиблись, ставя все на нашего друга-поэта-вождя-лидера-коммуниста. Поставили бы на другого вождя-лидера-империалиста, глядишь – не прогадали бы. Но партия сказала – на коммуниста, значит, так тому и быть!

Майор был молод по сравнению с генералом и в тех ставках участия принимать не мог чисто физически. Зато он давно научился краснеть или бледнеть по заказу, в зависимости от ситуации, потому что часто имел дело с начальством не всегда адекватным, сильно выпивающим или даже придурковатым. Знал также журналист, что руководство – любое – редко может орать больше двух минут без остановки, тем более не по делу.

В итоге через несколько минут, когда военный дядька в «клоунских» штанах выпустил свой главпуровский пар и немного утомился (не молод был уже), майор в паузе признал свою «такую непростительную ошибку». Пообещал «никогда впредь» и если вдруг что, то сразу и только здесь, никогда и всегда, спасибо, «разрешите идти», «тащ генерал».

У себя на службе майор от журналистики особо распространяться о полученном «пистоне» не стал. Да никто и не задавал вопросов. На статье резолюция стояла не матерная, как любили во времена Сталина, а вполне печатная – «не пойдет» или что-то в этом роде. Кто ж будет спрашивать главпуровского генерала, почему он статью «забодал», то есть, искать приключений на свою жопу? Генерал, кстати, тоже майора не вспоминал, после того, как оторался в собственном кабинете и, кто знает, может даже испытал своего рода политоргазм от глумления над младшим по званию…

В общем, присматривались мы, присматривались к разным борцам за независимость Лоренсии, «душили, душили», как говаривал милейший Шариков из «Собачьего сердца», да все, вероятно, напрасно. Лучше б страной любовались, честное слово. Ведь было, на что посмотреть! Как шикарно, например, выглядела столичная набережная Лузанвиля, наверное, лучшая и самая чистая транспортная артерия столицы! Я любил ездить по ней, даже без дела, просто так. Одному из вечно торчащих там полицейских я был обязан своего рода дружбой. Такой своеобразной, ты мне, я – тебе, но все же дружбой.

Я тогда «положил глаз» на молодого американского «дипломата» из Лэнгли, недавно приехавшего в командировку в Лузанвиль. Мы познакомились шапочно на приеме по случаю очередного успешного взятия Бастилии, у наших милых друзей-лягушатников. Пылкий американский юноша сразу привлек мое внимание своей беспардонной напористостью и бестолковой прытью. Носился по залу как сумасшедший сперматозоид, суматошно и бессистемно приставая к присутствующим дипломатам и другим гостям. Пытался со всеми обменяться визитками, предлагал «дружить семьями» и вообще выглядел глуповато и смешно. Цэрэушное начальство, видимо, чуть-чуть переборщило с инструктажем молодого, но амбициозного шпиона перед отправкой в Лоренсию, внушив ему, что в Центре ждут от «защитника демократии быстрых и блестящих вербовок». Ополоумев то ли от жары, то ли от выпитого виски, он и бросился, как в омут, выполнять полученные ценные указания своих боссов.

Ко мне янки подлетел с решительным видом, горящими глазами, едва не затоптав стоявшего рядом маленького худенького советника из посольства Китая. В укромном уголке бара мы с ним мирно обсуждали важный по нашему общему мнению политический вопрос: достоинства водки «Маотай» и ее влияние на развитие советско-китайских отношений.

Даже не извинившись перед обомлевшим посланником Поднебесной, америкос хлопнул его со всей дури ладонью по спине, но в толчее получилось даже чуть ниже. Изобразив на своей роже, видимо, самую радушную улыбку, залопотал: «Hi! I’m Jone, from United States embassy».