В машинах все было тихо, Натка испуганно, опустилась на колени, заглядывая в салон Машкиной машины…
–Господи, только бы жива! – стучало в висках…
… Машка висела на ремнях… Лицо в крови – Натка не поняла, откуда кровь, было ощущение, что разбито все лицо… Она осторожно, как учили, ощупала Машкины руки, ноги, шею, проверяя, не сломаны ли кости… Подкатилась под нее, отщелкнула негнущимися пальцами замок.
Машка как-то мягко скользнула Натке на живот, Натка выбралась из-под машины, придерживая Машку, аккуратно уложила ее на снег, рванула куртку и припала к груди ухом.
Машка дышала, сердце билось ровно.
–Вот сучка! – крикнула Натка неожиданно для себя.
Машкины ресницы дрогнули, глаза открылись.
–Сама ты… – вяло улыбнулась Машка…
За спиной стонала Лика, которую вытащила Светка, подтащила к Машке и положила рядышком.
–Добить бы вас, гадин таких! – Светка скинула куртку, свернула и подсунула под голову Лике. – Чтоб, заразы, не мучились и других не мучили!
–Светка, все же нормально! – Лика завозилась, пытаясь встать, чтобы все видели, что все нормально, охнула и легла.
–Я тебе покажу, нормально! – Светка щурилась и играла желваками. – Только встань, гадина, сама ухайдакаю!
Натка вытащила платок, обтерла Машкино лицо. Кровил порез на подбородке.
–Мурашки! – ухмыльнулась Машка. – Я дальше валяюсь – бегать Лике голой!
–Дура! – сказала Натка. – Обе, сучки, будете у нас голыми бегать!
–Со швабрами в заднице! – добавила Светка.
Светка вдруг всхлипнула, как девочка, варежкой вытерла глаза и сквозь слезы выкрикнула
– Если вам насрать на нас с Наткой, то идите вы в жопу, дуры две, гоняйтесь, сколько хотите, убивайтесь, но чтоб мы не видели, идиотки чокнутые! Я чуть не сдохла, думала все, разбились, а они, сволочи такие, еще и зубы тут мне скалят!
Светка закрыла лицо руками и заплакала…
–Свееет… – тихонько позвала Машка. – Свееетааа… Светулечка наша любимая самая на Свееетеее… Простиии
–Не будем больше, обещаем! – жалобно протянула Лика. – Простите нас, девчонки…
Натка, с трудом глотая слезы, погладила Машку по волосам.
–Ты, дура такая, не подумала, что тебя любят что ли? – прошептала она, капая слезами на щеки Машке. – Мы же со Светкой чуть с ума не сошли…
– Да что ты объясняешь им… – Светка вытерла слезы. – Лежат вон, довольные, и пофигу им… – Она вдруг засмеялась, махнув рукой. – Знают, заразы, что любим их и простим – вот и устроили!
Натка тоже засмеялась, бросив пригоршню снега Машке в лицо.
–Вот тебе, придурошная! – крикнула она, садясь на лед.
Машка засмеялась тоже, вытирая снег с лица, глядя в небо изумрудными глазами…
…Когда Валерий Иванович подбежал, наконец, к девочкам, он в сердцах плюнул и полез за папиросой.
– Вот ведь больные девки! – проворчал он, глядя на смеющихся девчонок. – Чуть не убились, а все хиханьки им! – Он вдруг улыбнулся. – Соловей! Встань со льда-то! Отморозишь ведь! И вы обе вставайте – разлеглись тут! На пляже прям, красотки, мать вашу! – И он засмеялся сухим, тихим смехом. – Ну, девки, ремня на вас нет! – сказал он, прикуривая папиросу от спички, и все засмеялись с новой силой…
…А потом Все впятером пили до черноты крепкий чай из мятого древнего чайника у Валваныча в каморке, сжав ладонями эмалированные, в черных выбоинах, кружки, с пиленным сахаром вприкуску, с баранками, которые по очереди таскали из полиэтиленового пакета, лежащего на фанерном столе, рядом с набором гаечных ключей в кожаном футляре…
Натка морщила нос, дула на нефтянно-черный чай, разгоняя пар, из-под ресниц глядя на своих подруг и в глубине души мечтая, чтобы так всегда и было им вместе хорошо и весело, как вот сейчас, в этой промасленной каморке, до потолка заваленной инструментами и деталями машин, на чурбачках с постеленной чистой ветошью вместо стульев, с байками Валваныча, с пластами папиросного дыма и громким хрустом разгрызаемого сахара… Она поняла вдруг, что любовь – это не только охи и ахи – а еще ответственность…
–Как сложно все, оказывается, – выдохнула она и потянулась за баранкой…
–Крепче за баранку держись, шофер! – подмигнул ей Валваныч, и все громко рассмеялись…
… Натка сосредоточенно пыталась завязать на черном чулке скользящий узел-удавку, старательно сверяясь со своим рисунком, торопливо сделанным на лекции. Узел упорно не желал становиться скользящим, а уж тем более, удавкой, и Натка, горестно вздохнув, в стотысячный раз развязала его и стала пробовать снова.
Читать дальше