Алексей Игнатов - Исповедь солдата

Наступала весна – здесь она ранняя. В зимней одежде днём становилось очень жарко, но ночи были ещё прохладными. От влажного климата и пота одежда натирала всё тело, причем настолько, что на шее, руках и ногах стали расти большие чирьи, которые сильно болели и мешали движению. Но мы боялись одного из самых страшных заболеваний – гниения голени ног. Наши ноги постоянно находились в ОЗК, и от этой влажности и закрытости кожа и мышцы сгнивали до кости. Пока ночью все спали, приходилось срывать верхний подсохший слой (в диаметре около 3-5 сантиметров, в зависимости от запущенности), чтобы добраться до очага, и промывали. В медпункте это делают обычно фурацилином, но нам дорога туда была закрыта. Нам, молодым, пришлось обходиться самой обычной мочой – либо своей, либо просили друг друга пописать на бинт. Боль ужасная, но результат был. Так вот и жили, пока однажды командир полка П.Г. Мосол на осмотре рот не увидел воочию наши желто-синие лица. После этого офицеры приказали нам (приблизительно 12 человек) переселиться в их палатку. Мы немного вздохнули, а деды заскрипели зубами. Они озверели ещё больше и начали называть нас стукачами, хотя это неправда, ведь итак всё было видно по нашим лицам. Мы были похожи на зомби, по-моему, к этому времени остались самые живучие, самые не сломленные. Всему должен быть конец.

Мы немного зажили, хотя днем всё те же посты, засады и постоянная грязь. Ночью было уже поспокойнее, лишь постоянные наряды немного напрягали. Мы их тянули вместе с черпаками, а они то сами проспят, то нас раньше разбудят, и поэтому основное время было на нас. Я стал замечать постоянное желание сходить в туалет по малой нужде, с каждым днём терпеть приходилось всё сложнее и сложнее. Скорее всего, постоянное прижимание спиной к земле привело к болезни почек. Как справиться с этой ситуацией, как лечиться, я не знал. Однажды ночью произошёл казус, или залёт. Я проснулся от дикого недержания, не помню, как залез в сапоги, бегом из палатки – и возле входа отлил. Куривший в этот момент дед увидел меня – лишь слово «вешайся», и я всё понял.

Следующий день прошёл по плану, только я был в залете, и вся основная духовская нагрузка легла на мои плечи. Я чистил деревянные настилы, которые облепились грязевыми бляшками, дежурил по нашей столовой. Я тысячу раз падал «с тыла, с фронта» и раз 50, как минимум, принимал удары по ногам, груди и голове. Постепенно мой организм привыкал к этому. Я не чувствовал ни боли, ни страха, мне было всё равно. А самое главное – никто из офицерского состава этого не видел, или не хотел видеть.

Что такое небо? Это одиночное счастье,

на которое можно любоваться вечно.

Это мерцание звезд, падающих тебе на грудь.

Это любовь и вечность,

и несмолкающая обида грусти

от твоей никчемности в этом гнусном мире.

Я ужасно хочу жить, просто жить, лицезреть красоту мира и творить во благо семьи и Господа. Мои мысли беспрестанно боролись с реальностью – не так всё должно быть, не так! Мы же люди!!!

Сон прошёл незаметно, но всё равно стало чуть-чуть легче. Верхняя одежда была ужасного вида – ошмётки грязи были даже на шапке. Но банный день уже завтра, а значит, будет время помыть одежду и самому вымыться. И снова теплый источник, мокрая одежда и холодный бег, закаливание души и тела. А самое ужасное состоит в том, что в этом грёбанном мире всё вновь повторяется: стрельба, засады, деды и нескончаемая, облепляющая тебя с ног до головы, грязь. Главное – АКМ держать на взводе, а там будет видно…

Постепенно погода налаживалась. Было ясно, благоухал южный ветерок, принося с собой запах молодой травы и пение птиц. Ночи становились тёплыми, поэтому топить печи гораздо проще. Моя командировка длилась уже два месяца – то ли много, то ли мало, не знаю, но подустал конкретно. Однажды, собрав всю роту, офицеры рассказали о том, что происходило в нашей дивизии. Оказывается, родители и родственники осаждали КПП и заместителя командира полка с вопросами, пытаясь узнать любую информацию о своих сыновьях. И поэтому сейчас каждый боец за два часа должен написать по два письма и сдать их ротному для отсылки родным. При этом был приказ писать, что всё хорошо, и беспокоиться не о чем.

Одно письмо я написал родителям, оно было коротким и непродолжительным, а для Наташки, моей близкой знакомой, я развернулся, как мог, а самое главное – я просил её написать мне ответ и прислать красивую фотографию, желательно в купальнике. Мне её очень не хватало. Я постоянно думал о ней и, честно говоря, переживал, с кем она гуляет и что делает, ведь серьезных обещаний никто из нас не давал. До службы я не планировал серьезных отношений, опасаясь прежде всего за нее, ведь неизвестность – это всегда тяжело, да и отношения на расстоянии ни к чему хорошему не приведут. Да и попросту я не хотел её обидеть из-за юного возраста и невинности. Но все мои тяжести и проблемы, оголенные нервы и нехватка тепла усилили мои чувства к ней. Я начал понимать, что любовь к близкой подруге – это необходимость, а тем более в такое тяжелое для меня время.