Сержант, вытянувшись в струнку, стал докладывать. Дронов посмотрел на сидевшего, на табурете лейтенанта Кузьмина, лицо которого было похоже на маску из засохшей крови. Капитан пододвинул к нему стул и сел напротив.
– Сержант, оставьте меня с арестованным, – приказал он.
Сержант выполнил команду начальника.
– Кузьмин! Вы хотите жить? – спросил Дронов арестованного. – Тогда почему упрямитесь и не хотите назвать своих сообщников?
– Я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, гражданин капитан. Какие сообщники? Может, вы мне все же объясните, за что я арестован?
– Вы, Кузьмин, арестованы за измену Родине. Скажу даже больше, за попытку взорвать авиационный завод. Вашему положению не позавидуешь: за эти преступления в годы войны приговор один – расстрел. Вот, прочитайте, какие показания против вас дал ваш старый знакомый майор Измайлов. Вы же знаете его?
Глаза лейтенанта сверкнули от гнева. Теперь он понял, кто толкнул его в застенки НКВД.
– Выпейте воды и успокойтесь, – произнес Дронов и протянул ему стакан.
Кузьмин поднес стакан ко рту. В тишине кабинета было хорошо слышно его тяжелое дыхание и стук зубов о край стакана. Допив воду, арестованный вытер губы рукавом гимнастерки.
– Да, я знаю майора Измайлова. Мы с ним познакомились перед самой войной, – начал он свой рассказ.
Капитан внимательно слушал сидевшего напротив него измученного пытками мужчину. Странно, но он уже все это слышал из уст другого человека. Разница была лишь в том, что убил напавшего на них грабителя не Кузьмин, а Измайлов.
– Вот, прочитайте здесь. Майор сообщает, что он передал вам взрывчатку, чтобы вы взорвали один из цехов завода.
– Врет он все, гражданин капитан. После начала войны я встречался с ним всего один раз, и то чисто случайно. Мы перебросились с ним несколькими фразами и разошлись. Больше я его не видел.
«Зачем Измайлов втянул в это дело Кузьмина? – подумал Дронов. – Что это ему давало?»
– Хорошо, Кузьмин, мы разберемся, кто из вас говорит правду, – произнес капитан и встал. – Конвой! Отведите арестованного в камеру.
Он вышел из следственного кабинета и направился к себе.
***
Подъем в гору окончательно вымотал Пиона. Отдышавшись, он направился в сторону станции Нижние Вязовые. Заметив стоявший под парами воинский эшелон, он подошел к часовому.
– Куда направляется состав? – спросил он бойца. – Я капитан из особого отдела.
Часовой подозрительно посмотрел на мужчину в грязном полушубке и перебросил винтовку с одного плеча на другое.
– Гражданин! Отойдите от состава. Вы не видите, что перевозится секретный военный груз?
– Ты что, меня не понял, боец? Я из особого отдела.
– Отойдите от состава или я начну стрелять! – выкрикнул тот и, сняв с плеча винтовку, передернул затвор.
Пион бросил взгляд на платформы и без труда догадался о перевозимом грузе – это были «Катюши». Он понял, что надеяться на то, что его могут довезти на этом воинском эшелоне до Москвы, не стоит. Он повернулся и направился к зданию станции.
– Здравствуйте! Я капитан НКВД. Мне срочно нужно добраться до Москвы, – обратился он к мужчине, одетому в черный форменный костюм.
Мужчина оторвал взгляд от бумаг, лежавших у него на столе, и с интересом посмотрел на вошедшего человека.
– Слушаю вас, товарищ капитан, – произнес он.
– Подскажите, как я могу добраться до Москвы? Я пробовал купить билет в Казани, не получилось. Мне вот посоветовали доехать до вас. Говорят, что отсюда попасть в Москву намного проще.
– Вы ошиблись, товарищ капитан. У нас поезда до Москвы не останавливаются. Я даже не знаю, чем вам помочь.
– Как же быть? Мне срочно нужно в столицу. Вы это понимаете?
Дежурный вышел из-за стола и подошел к окну. Отодвинув в сторону занавеску, он посмотрел на перрон.
– Через полчаса должен пройти санитарный поезд. Он идет до Мурома. Это совсем рядом с Москвой. Попробуйте договориться с начальником состава. Я думаю, он вас возьмет.
– А вы мне в этом поможете?
Дежурный задумался на какую-то секунду, а затем произнес:
– Хорошо, я постараюсь вам помочь.
Он надел фуражку и в сопровождении Пиона направился на перрон.
***
Измайлов ходил по камере, не обращая внимания на ворчание арестованных. Два дня без допросов выбили его из привычного внутреннего состояния. Их отсутствие говорило о многом, в том числе и о том, что сотрудники НКВД потеряли к нему интерес, и что скоро должен состояться суд. Чего он мог ждать от него? В худшем случае – расстрел. При более лояльном к нему отношении – двадцать пять лет лагерей с поражением во всех гражданских правах.
Читать дальше