Станислав Иродов - Мангуп

– Турки напали на западную часть плато. Сейчас выступаем. Надеюсь, нам удастся их победить и вытеснить из города.

– Мы с Софией будем молиться за тебя, Алекс. Ты только осторожнее, чтобы не ранили тебя эти османы,– сказала мать.

Александр ещё раз поцеловал Софию, потом мать, снял с себя меховой плащ и набросил его жене на плечи.

– Надень, мне в бою без надобности, а здесь холодно! – Он помолчал. Не волнуйтесь, меня трудно ранить или убить. Я вернусь! Обещаю!

Князь погладил пальцами мягкую розовую ножку сына и спустился с лестницы.

Внизу у подножья башни стояли Павел и Николай с несколькими телохранителями. Свет факелов играл бликами на их доспехах.

– Мы идём с тобой,– сказал Павел.

– Нет, оставайтесь в Цитадели. Несколько мечей ничего не решат, но если что случится со мной, то будет, кому возглавить сопротивление,– ответил Александр. – Командовать обороной Цитадели я поручил Георгию Мораки. Но меня заменяешь ты, Николай.

Изготовившись, стояли воины в длинной колонне. Арка ворот была невысокой, поэтому, концы копий и алебард лежали на плечах впереди стоящих воинов. По команде Мораки стража открыла ворота. Александр с двумя мечами в руках первым выбежал из крепости и бегом устремился в город. Рядом молча бежали его вестиариты. Дороги почти не было видно, но каждый знал её как свои пять пальцев, потому что ходил по ней с раннего детства. Они уже почти достигли первых домов, когда внезапно, прямо им в лицо ударил огонь, и грохот аркебуз оглушительным эхом пронёсся над городом. Александр ощутил мощный толчок в грудь. Пронеслась мысль, что свинцовая пуля, уже, возможно, убила его, но боли он не чувствовал, и постепенно осознал, что всё ещё жив. Миланский доспех выдержал пулю. Почти все вестиариты, бежавшие рядом с ним, упали на припорошенную снегом землю, и бежавшие за ними тоже упали. Александру на миг показалось, что он остался один на всей Земле. Один против сотни дымящихся вражеских стволов. Но в следующее мгновение ярость накатилась как спасительная волна. Александр ворвался в строй аркебузиров, стал рубить с плеча. Его мечи мгновенно почернели от вражеской крови, и в слабом отсвете ночи невидимые чёрные клинки с каждым взмахом находили себе всё новые и новые жертвы. А потом рядом оказался Теодорик. Верный друг, один из самых близких людей на Земле. И два друга, два гиганта рубились рядом, проламывая себе путь среди щуплых османов. Наконец, подбежали другие феодориты. Завязалась смертельная схватка. Лишь сдавленные крики боли, предсмертные хрипы оглашали темноту.

– Янычары,– указал Теодорик на плотную толпу, вытекающую из-за ближайшей усадьбы.

– Это хорошо: пока мы свежие, можно сразиться и с янычарами,– ответил ему князь, срубая очередной тёмный силуэт, возникший на пути его мечей.

И вновь только рубка. Тяжёлая, кровавая, в слабом, отражённом от тонкого снежного покрова свете звёзд. Но в душе князя где-то странно теплилась радость. Почему радость? Где её истоки? Неужели, от убийств? Неужели, от бесконечных войн его душа настолько очерствела, что убийства доставляют ему приятность? Он поморщился. Что-то непонятное было для него во всём этом. Он помнил, как отвращение к смерти постоянно нарастало в его душе, когда он воевал в Молдове против Раду Красивого. Тогда ему было жаль убивать валахов. А сейчас не жаль. Совершенно! Потому что враги пришли к нему в дом, пришли, чтобы отнять жизнь у его сына, у его матери и жены. От этих мыслей сомнения окончательно исчезли, а осталась одна лишь ненависть, которая впервые за всю жизнь Александра проникла в его душу. Ненависть теперь управляла его совершенным телом, созданным и тренированным для убийств. Руки непроизвольно стали поворачивать мечи в ранах, чтобы убивать наверняка, причиняя максимальное страдание ненавистным врагам.

Мысленно он опять сосредоточился на бое. Убивать машинально, повинуясь лишь естественной, отработанной годами реакции, показалось ему недостаточным. Нет, теперь он хотел убивать искусно, красиво, как на турнире, и безобразно, как на эшафоте одновременно.

Турок слева поднял саблю для удара, но князь, сражавшийся с другим турком, мгновенно опередил нападавшего, и отработанным, любимым приёмом воткнул кончик меча левой руки в подмышку врага. Потом провернул меч движением кисти, так что кровь османа брызнула на стальную рукавицу, и, проникнув между металлических пластин по швам кожаной подкладки, согрела замёрзшие пальцы. Опять странная радость от содеянного на миг проникла в душу князя. Теперь его душе для радости нужна была кровь. Вражеская кровь.