Станислав Иродов - Мангуп

Плечом к плечу стояли воины Феодоро на стене Константинополя, последней из трёх, самой высокой, но уже полуразрушенной стене погибающего города.

Хлестали стрелы по тяжёлым доспехам, рикошетя в голубое небо. Иногда лохаг Теодорик Вельц ощущал удары свинцовых пуль о панцирь, и с досадой думал, что опять придётся выбивать вмятины молотком после вечерней молитвы. На его кирасе уже были две пробоины, но поддоспешник с кольчугой останавливали пули. Пока всё обходилось благополучно.

Сегодня турки лезли особенно настойчиво. И когда внизу под стеной появились белые войлочные шапки янычар, Теодорик понял, что настал решительный момент.

Вперёд под бой барабанов выдвинулись элитные штурмовые подразделения серден-гечти, – «рискующие головой». Они были полностью закованы в доспехи, поэтому, их называли зырхли неферами, или «солдатами в броне». Их командир серденгечти ага держал знамя – туг из конского хвоста.

Били барабаны. Длинные лестницы со стуком упали на край стены, и по ним рванулись вверх мощные воины, совсем не похожие на худосочных турок. Сыны христиан, прославленные бойцы турецкого султана, непревзойдённые янычары устремились к победе. Они не кричали уже, ставшее привычным, «Аллах Акбар!», а шли в бой молча, но профессионализм чувствовался в каждом движении сильных, тренированных тел.

Начался последний, самый кровавый, самый безнадёжный бой в истории Великого Города. Лестницы падали на стену одна возле другой, и на каждой из них густыми гроздьями повисали янычары. Воины Теодорика разили их сверху тяжёлыми алебардами, мечами, но некоторым янычарам удавалось подняться на гребень стены, вступить в бой на короткой дистанции, где они своим мастерством, отточенным за многие годы тренировок и боёв, превосходили всех на Земле.

Теодорик сражался рядом с другом детства Спаи Ильёй. По левую руку от него стоял закованный в доспехи дальний родственник Ботман Мимир.

Бой шёл уже несколько часов. Всё больше ударов пропускали феодориты. Боевые доспехи спасали от травм, но так не могло продолжаться долго. Даже Теодорик, огромного роста, мощный двадцатилетний гот, чувствовал, что немеет правая рука, теряется быстрота и точность удара. Тогда он переложил меч в левую руку, а в правую взял приготовленную заранее тяжёлую булаву – шестигранный сидерорабдион. Один раз махнуть правой было легче, чем постоянно ею сражаться. В левой руке меч не столь изыскано ловок, но выбора не было.

После лёгких побед над обычными турками, бой с янычарами стал настоящим испытанием. Тео видел, как пал один, потом другой его воин, а в образовавшуюся брешь устремились янычары. И тогда его захлестнула ярость: глаза налились кровью, он зарычал, как загнанный зверь. Силы вернулись к нему. Он обрушил сидерорабдион на голову янычара, слишком широко замахнувшегося саблей, но уже летело на него справа лезвие сабли другого янычара. Тео не успевал защититься булавой, мечом, и тогда он прочными стальными наручнями – паникелиями правой руки отбил удар турецкой сабли, пустив её вскользь, а мечом ударил по шее нападавшего, так что голова турка повисла на разрубленной кольчуге.

Тело врага упало вниз со стены, как тяжёлый мешок, увлекая за собой ещё одного поднимавшегося по лестнице янычара.

С башни сбежали на стену четверо стрелков – феодоритов. В упор из тяжёлых арбалетов – цангров они стали расстреливать янычар, сумевших подняться на стену, и вскоре отряду Теодорика удалось сбросить со стены всех прорвавшихся врагов.

– Смотри, Тео, они уходят,– закричал с удивлением Спаи Илья, показывая пальцем на янычар.

Действительно, янычары спрыгивали с лестниц, собирались в отряды и уходили. Скорым маршем они направлялись вдоль стены к воротам святого Романа, где держал оборону протостратор Константинополя Джованни Джюстиниани.

По команде Теодорика, полупустые лестницы одна за другой были сброшены вниз длинными шестами. Вместе с лестницами падали с высоты на землю те янычары, которые ещё не успели спуститься.

И вдруг, все услышали жуткий крик, вырвавшийся из десятков тысяч глоток. Он наваливался, как удушливая волна, а его слова были неясны, словно это были и не слова вовсе, а лишь несмолкаемый, пронзительный вой, переходящий в стон. Животный вопль, полный смертельного ужаса.

И феодориты поняли, впитали в себя страшный смысл этого стона:

«ГОРОД ПАЛ!!!» «ГОРОД ПАЛ!!!».