Никита Суровцев - Махно. Полковая казна

На взрыв, от упавшего самолета, никто не обратил внимания, все молча смотрели на то место, где еще секунду назад был живой человек, а сейчас на этом месте была воронка от взрыва, в которую медленно оседала пыль, вперемежку с черным дымом.

Похоронили Ивана Терентьевича, вернее то, что от него осталось в этот же день, 25 сентября 1943 года, в усадьбе Галины Афанасьевны. На этом настояла Галина, она же выбрала место для захоронения, в саду, под яблонькой, которую Иван накануне своей гибели обрезал и беседовал с ней.

Через неделю, после случившихся событий, меня вызвал к себе наш прокурор, майор юстиции Никеенко.

– Проходи, присаживайся, сержант, – сказал он, указывая мне на табуретку, – Разговор у меня к тебе есть, Владимир Леонтьевич.

И прокурор вкратце изложил мне, мою же биографию.

– Я изучил материалы твоего дела, и пришел к выводу, что осудили тебя без особых на то оснований. Немало поспособствовал этому и убитый тобой Рудь. Кстати, расскажи мне сам, как все-таки было дело, – непринужденно попросил майор.

Я рассказал ему все, начиная с того момента, как к нам в село прибыл Рудь, и заканчивая тем, как он допытывался у меня, где отец спрятал сокровища Махно.

– Я так и предполагал. Хорошо, с этим все ясно. Но вызвал я тебя по другому вопросу. После гибели Ивана Терентьевича, у меня все еще нет ординарца. Может, согласишься на должность ординарца? Я не в приказном порядке хочу, поскольку по принуждению брать ординарца, себе дороже. А ты мужик правильный. К тому же немецкий хорошо знаешь, как боец ты тоже не промах, да и машину умеешь водить, а мне как раз выделили «Jeep». Соглашайся, Владимир.

Я встал, поправил гимнастерку и, глядя прямо в глаза Никеенко, сказал,

– Буду служить на совесть, что бы оправдать Ваше доверие, товарищ майор юстиции – .

– Вот и молодец, и впредь, если мы наедине, то можешь обращаться ко мне по имени и отчеству, – сказал прокурор, – Можешь приступать к выполнению своих обязанностей, немедленно – .

– Так точно, Алексей Михайлович. Разрешите идти-, по уставному сказал я.

– Идите, – ответил майор.

Вот так, судьба совершила очередной поворот в моей жизни.

Наша дивизионная прокуратура двигалась вслед за основными частями, которые семимильными шагами продвигались к границам нашей Родины, уничтожая врага и выталкивая ошметки его былой «непобедимой немецкой машины» за пределы нашей Родины. Наша дивизия, в составе пятой ударной армии и 3-го Украинского фронта участвовала в освобождении Никополя, Кривого Рога, Одессы. После освобождения Украинских территорий, наши следователи выявляли преступления фашистов над мирным населением и военнопленными. За проявленные заслуги, прокурору Никеенко было присвоено внеочередное звание полковник юстиции, с вручением ордена «Суворова». Мне присвоили очередное звание и на моих плечах красовались погоны старшины, на груди то же произошли изменения, и к существующим наградам добавился орден «Солдатской славы» 2-й степени.

В конце марта сорок четвертого года нашу дивизию передали в резерв Ставки Верховного Главнокомандующего. В составе 1-го Белорусского фронта мы участвовали в боях за освобождение Белоруссии и конкретно города Минск. А к концу июля вышли на государственную границу СССР, северо-западнее города Брест, и сходу форсировав реку Западный Буг, вступили на территорию Польши.

До октября месяца, следователи дивизионной прокуратуры, выявляли, расследовали и составляли протоколы о зверствах фашистов на территории Белоруссии. То, что становилось известно о карательных акциях в отношении мирного населения, не укладывалось в голове. Невозможно было представить себе те зверства, которые происходили в Белоруссии, не укладывалось в голове, что это сделали люди. Нет, не возможно назвать этих животных, людьми. Разве может человек, здравомыслящий, заживо сжигать десятками и сотнями мирное население, включающее стариков, женщин и детей. Как назвать тех, кто сбрасывал живьем детей и стариков в колодцы и бросал туда гранаты. Как назвать тех извергов, которые вешали на площадях городов и населенных пунктов детей, девушек, женщин, старух, лишь за то, что они были просто Советские граждане. В лагерях для военнопленных, красноармейцы умирали сотнями ежедневно, от того что не было элементарной медицинской помощи, от того, что пленные и в летний зной и в зимние морозы, находились в лагерях под открытым небом, без теплой одежды и пищи.