Никита Суровцев - Махно. Полковая казна

И вдруг, наш старшина, как закричит,

– Шурка!, – и через толпу бойцов, кинулся к девчатам.

– Тятя!, – звонко и радостно откликнулась одна из девчат и кинулась навстречу нашему старшине.

Вот такие подарки, порой, дарит судьба людям. Ну, скажите, разве это не Божий промысел, встретить в водовороте войны, на железнодорожной станции, через которую проходят в сутки десятки тысяч человек, отцу, родную дочь. Шутки стихли, бойцы с пониманием отнеслись к такой неординарной встрече, а наш старшина, не мог наглядеться на свою взрослую дочь, которую он не видел с тридцать восьмого года. С тех пор, как Александра уехала учиться в Воронежский фармацевтический техникум, который с успехом закончила и получила направление на фронт. Направили ее и подруг, выпускниц техникума, на службу в санитарный эшелон, формировавшийся здесь, в Воронеже.

С тех пор, как они виделись в последний раз, Шурочка повзрослела, похорошела, но была все такая же худенькая. Давала о себе знать дистрофия, которой она переболела в детстве. В то время многие болели и дистрофией и рахитом, времена были тяжелые. И тем не менее это была красивая, высокая, стройная девушка, с темно русыми, длинными волосами, с серо голубыми глазами, слегка припухлыми губками и небольшим, аккуратным носиком. Отец не мог наглядеться на свою старшую дочь. А всего у Ивана Терентьевича было пятеро детей. Александра, старшая дочь, Петр, который стал летчиком и воевал в Корее, Василий, судьба которого не сложилась, и он по глупости угодил на зону, Надежда тихо и скромно прожившая свою жизнь и воспитавшая двоих детей, и Николай, «заскребыш», но самый шустрый из детей. Он до 1953 года, в составе спецподразделений МГБ, гонялся за ОУНовцами и «бендеровцами» по закарпатским лесам.

Время за разговорами летело не заметно, уже отправился эшелон, возле которого произошла встреча, уже мы проводили девчат до санитарного эшелона, в котором им предстояло служить, а отец с дочкой все о чем то переговаривались, то смеясь и улыбаясь, то с грустью вспоминая что-то из прошлой жизни. Но всему свое время и пришло время расставаться. Иван, не стесняясь, пустил слезу, а Шурочка, по детски, всхлипывая и что-то бормоча, плакала навзрыд. Но все равно, это был один из самых счастливых дней, который остался в их памяти навсегда.

Всю ночь, мы проговорили с Иваном. Он рассказал о себе и своей семье, я рассказал ему о своей жизни. В чем-то наши жизни перекликались, скорее всего, перекликалась его жизнь с жизнью моего отца, они были ровесниками, так же как я с его старшей дочкой. Но все равно во многом наши судьбы были похожи, как судьбы миллионов людей в Советском Союзе, переживших коллективизацию, репрессии и войну. Вот на этой жизненной волне мы и сдружились. Иван был обстоятельным, хозяйственным мужчиной. Не зря прокурор дивизии, майор юстиции Никеенко Алексей Михайлович, уважительно относился к своему ординарцу, а Иван Терентьевич, по-отцовски заботился о своем командире. По-отцовски потому, что майору было всего двадцать пять лет. Звание и должность свою прокурор дивизии получил за боевые заслуги, о чем свидетельствуют два ордена «Боевого красного знамени» и орден «Красной звезды». В прокуратуре многие величали Ивана «Батей». Не столько из-за возраста, сколько из-за того, что с ним всегда можно было поделиться сокровенным, или попросить совета в той или иной ситуации. Одним словом – «Батя».

Еще через сутки, наш эшелон достиг железнодорожной станции Красный Лиман. Оттуда, на попутке, мы добрались до населенного пункта Лозовое, где базировалось наше подразделение. Кроме нас прибыло еще двадцать человек личного состава. В основном люди были обстрелянные и бывалые. Многие прибыли из разведывательных подразделений. Контингент подобрался серьезный, да и задачи, стоящие перед нами имели Государственное значение.

С первых дней нас разбили на отделения по десять человек, и мы приступили к занятиям по специальной подготовке. Я был назначен командиром третьего, отделения, которое занималось разведкой и сбором информации. Военспецы отрабатывали с нами приемы рукопашного боя, работу на радиостанции, картографию, совершенствовали немецкий язык, занимались огневой подготовкой и осваивали технику владения не только ножей, но и любых колюще, режущих предметов, то есть всего того, что могло попасть под руку в нужный момент. За короткий промежуток времени мы в совершенстве освоили те навыки, которым нас обучали. Без хвастовства скажу, что мы знали больше десяти мест, только на заднице человека, не сильный укол в которые был смертельным, или выводил противника из строя на длительный срок. Могли перерезать горло противнику, картонным мундштуком от папиросы, обезвредить часового мы могли одним движением руки, резко дернув за каску часового. Дело в том, что немецкие солдаты, как известно «уставники» и носили каски, строго по уставу, то есть ремень от каски закреплялся на подбородке двойным ремешком, что позволяло без особых усилий сломать шейные позвонки не сильным, но резким движением, дернув козырек каски вверх и назад. Подрывное дело мы изучили в совершенстве и профессионально могли, как заложить взрывное устройство, так и обезвредить его. Одним словом мы были готовы к выполнению любой боевой задачи повышенной сложности как на территории контролируемой Советскими войсками, так и на временно оккупируемой территории.