Владимир Гриньков: Я – телохранитель. Забыть убийство

— Добрый день, — вежливо поприветствовал Китайгородцев.

— Здравствуй, — коротко ответил Михаил, окатив собеседника своим чёрным взглядом.

Держал дистанцию. Не подпускал.

Китайгородцев даже не стал предлагать свою помощь, понимая, что нарвётся на отказ. Но о делах заговорил.

— Я хотел у вас спросить, — произнес Китайгородцев. — Наверняка существует план дома. Мне бы взглянуть.

Но и тут фиаско полное.

— Нету плана, — сказал Михаил. — Нету дома. И никого тут нет. Всё, что ты видишь, — повёл рукой вокруг, — тебе привиделось.

Пошутил недобро так. С вызовом.

Ближе к вечеру Китайгородцев выскользнул из дома, никому ничего не сказав. Он обошёл дом и углубился в лес там, где был пруд, и когда от дома его уже нельзя было увидеть, сменил направление движения, по большой дуге огибая дом и лужайку с изумрудной травой, и минут через тридцать пути вышел к обнаруженной им утром лёжке, где ещё недавно прятался неизвестный наблюдатель. До лёжки Китайгородцев не дошёл метров тридцать, лёг за кустом, мгновенно превратившись из человека в ничем не примечательную кочку, и затаился.

Ночь пришла по-осеннему рано. Дом потонул во тьме — ни огонька. Свою руку вытянешь — не увидишь кончиков пальцев. Китайгородцев не смотрел, а вслушивался. Если тот, кто подглядывает, придёт этой ночью, его появление можно будет обнаружить лишь по звуку.

Но никто не пришёл. Китайгородцев пролежал в засаде до утра и с первыми лучами несмелого осеннего солнца обнаружил, что лёжка пуста. Он продрог и он устал. Но он готов был повторить всё с самого начала. Уже следующей ночью.

Днём Михаил мёл листья на площадке перед домом. Махал метлой, будто заправский дворник. По всему видно, что это дело для него привычное.

Китайгородцев сел на ступенях крыльца, палку свою инвалидскую положил рядом, молча наблюдал за Михаилом, которому такой присмотр явно был не по душе, но он терпел, делая вид, что не замечает Китайгородцева. Завершил свою работу, хотел уйти, но Китайгородцев спросил у него:

— Тут жильё какое есть поблизости?

— Тебе зачем? — недружелюбно уточнил Михаил.

— Вообще интересуюсь.

— На двадцать вёрст вокруг нет никого.

— Почему такая глухомань?

— Тут был лесхоз. Никто не селился. Одна база отдыха.

— Да, я знаю. А вообще люди тут бывают?

— Какие люди?

— Посторонние.

— Это кто? — спросил Михаил и посмотрел внимательно.

— Откуда же мне знать? — пожал плечами Китайгородцев. — Может, грибники. А может, и охотники. Вот бывало такое, что выйдет из леса кто-то чужой…

— Ты об чём вообще интересуешься? — прищурил глаз Михаил.

Неужто он какую-то опасность уловил лично для себя?

Китайгородцев не сразу нашёлся, что ответить.

— Я же тебе говорил: нет здесь никого, — сказал Михаил внушительно. — Одна только видимость.

А взгляд у него был лживый.

Он знал больше, чем говорил. Никаких сомнений.

Погода испортилась к ночи. Очень быстро, за какие-то минуты, потемнело, и хлынул дождь. Китайгородцев понял, что этой ночью ему в засаде не сидеть. Он смотрел в окно, за которым почти ничего не было видно. Дождь был сильный. Потоки воды стекали по оконному стеклу. Чтобы лучше видеть, как бушует снаружи непогода, Китайгородцев погасил в комнате свет и вернулся к окну.

За стеклом стоял человек. Китайгородцев отчётливо видел его силуэт в призрачном сумраке позднего вечера. Силясь рассмотреть, кто это такой, Китайгородцев подался вперёд, прилип к холодному стеклу и человек вдруг пошёл к нему. Он не шёл, а брёл странной походкой, какой люди никогда не ходят, и вышел из дождя прямо на Китайгородцева, буквально вынырнул из сплошной стены дождя, и когда он оказался совсем близко, и их с Китайгородцевым разделяло лишь двойное стекло в оконной раме, Китайгородцев его узнал. Китайгородцев попытался открыть окно, но не было ни ручек, ни запоров, это окно, похоже, задраили наглухо, и Китайгородцев жестами показал своему визави, что тот должен оставаться на месте. Он боялся, что человек этот его не дождётся, уйдёт, поэтому бросился вон из комнаты настолько быстро, насколько ему позволяла его раненая нога. Проковылял по коридору, громыхая палкой, потом через привычно тёмный зал, отпер входную дверь и вывалился наружу, под дождь, который в одно мгновение вымочил его до нитки. На ступенях он не осторожничал, а зря. Упал, поскользнувшись, и потом искал в темноте свою палку, без которой он был не ходок. Нащупал палку, побрёл за угол дома, боясь, что не успеет, что человек исчезнет так же внезапно, как появился. Идти было далеко. Китайгородцев спешил.