Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

— Не любил, — по-своему сформулировал дядя Стёпа. — Вражда у их. Мне Глеб сказал, что у него супротив брата есть фига.

— Что есть? — не понял Потёмкин.

— Фига.

— Это что?

— Я, грит, такую фигу покажу ему, чтоб он не задавался.

— Это он в тот день вам сказал? Когда вы с ним увиделись в последний раз?

— Всегда.

— Я не понял, — сказал Потёмкин.

— Всегда такое говорил.

— То есть не один раз?

— Не один.

— Да что ж за фига у него такая? — спросил Потёмкин, хмуря брови. — Чем он угрожал? Чем мог насолить Стасу?

— Наследство.

— Чьё наследство? — насторожился Потёмкин.

Дядя Стёпа молчал. Он снова оказался в тупике.

— Это Глеб так говорил? — пришёл ему на выручку Потёмкин. — Про наследство.

— Ага.

— Может, это как-то связано с родителями? — предположил Китайгородцев. — Мать у них жива. Отец… Спросите у него, что Глеб рассказывал о своем отце?

— У Глеба был отец? — спросил Потёмкин. — Вы что-то слышали о нём?

— Генерал! — ответил дядя Степа.

— Он жив? — заторопился Китайгородцев. — Что говорил Глеб?

Может быть, сейчас всё выяснится? Может, Глеб когда-то проговорился о том, что генерал Лисицын жив?

— Отец Глеба живой? — спросил Потёмкин.

— Схоронили, — коротко ответил дядя Стёпа.

— Так это про генеральское наследство говорил Глеб? — пытался выяснить Потёмкин.

— Не-е, про евойное.

— По чьё?

— Про Стаса.

— Что говорил Глеб? Конкретно! Вспоминайте слово в слово!

— Наследник, грит, отымет всё наследство.

— У Стаса?

— Ну!

— У Стаса есть наследник?

— Ну!

— Кто он? Где его искать?

Заминка.

— Вы знаете? — спросил Потёмкин. — Был разговор?

— Нет.

— Наследник один? Или их много?

— Не знаю.

— Имя какое-нибудь Глеб называл?

— Нет.

— А вы сами кого-нибудь на примете держите?

— Нет.

— В тот день, когда Глеб исчез, он, может быть, как раз и собирался показать фигу Стасу?

— Я не знаю.

Потёмкин ещё какое-то время пытался выудить из дяди Стёпы хоть что-то, но впечатление складывалось такое, будто он с разбегу бьётся о глухую стену. Раз за разом. Китайгородцев понял, что это всё — впустую. Что дядя Стёпа знал, тем он уже поделился.

— Достаточно, — махнул рукой Китайгородцев.

Потёмкин стал выводить дядю Стёпу из состояния гипнотического транса. Меньше чем через минуту тот открыл глаза. Взгляд его блуждал. Он вряд ли помнил, что с ним происходило какие-нибудь пять минут назад. Китайгородцев склонился над ним.

— Водку с Глебом приходилось пить? — спросил Китайгородцев.

— Бывалоча, бухали.

— А про Стаса, про его брата, говорили за столом?

— Этого не помню. Бухали так, что туман в башке.

— Но он тебе говорил, что хочет брату фигу показать?

Тут что-то с дядей Стёпой произошло. Он так сильно удивился, что это его удивление тотчас нарисовалось на его лице.

— Ага! — растерянно признался он.

Никак не мог сообразить, откуда Китайгородцев это знает.

— А говорил, что наследник отнимет у Стаса всё наследство?

— Говорил, — в очередной раз испытал потрясение дядя Степа.

— Наследник — кто? — почти ласково спросил Китайгородцев.

— Я не знаю.

Конечно, он не знал. Если бы знал, сказал бы ещё раньше, под гипнозом.

Дядя Стёпа показал дорогу к ближайшей церкви. Здешний батюшка был молод и интеллигентен.

— Я к вам за помощью, — сказал ему Китайгородцев. — Помогите мне, пожалуйста.

Батюшка смотрел ему прямо в глаза. Китайгородцев подумал, что надо быть осторожным, чтобы благожелательность во взгляде собеседника не сменилась подозрительностью.

— В прошлом году, весной, я встретил здесь, неподалеку, священника, — сказал Китайгородцев. — И имел с ним беседу. У меня было много проблем… Много сомнений… Даже неверия… Он мне очень помог тогда… Объяснил… Мне стало легче. Но сейчас настал такой период… Он опять мне нужен. А я не знаю, где его искать. Не спросил в тот раз. Я думал, что мне больше не придётся… Я ничего о нём не знаю, даже имени. Помню только, что у него машина такая чёрная была. Кажется, «Волга».

Всё так же батюшка смотрел Китайгородцеву в глаза, и ему вдруг отчего-то стало невыносимо тяжело. Хотелось отвести взгляд. Китайгородцев уже понял, что собеседник не поверил ему, распознал эту наспех слепленную ложь. И он не выдержал, опустил глаза. Пауза затягивалась и уже была невыносимой. В церкви сейчас не было других людей. В абсолютной тишине пугающе громко потрескивали свечи.