Александр Тамоников - Огненный тыл

- Товарищ капитан, разрешите! - встрепенулся Карякин. - Дайте семерых из нашего взвода, я с ними схожу, за полчаса вернёмся - одна нога здесь, другая там. Мы же разведчики, прокрадемся незаметно, там нечейная земля, боевые действия на этом участке не ведутся. Что без дела сидеть? Разреши, товарищ капитан! - заканючил Паша. - А вдруг остался кто-нибудь. Мы ведь не уверены, потом не простим себе.

- Ты упрямый как баран, Карякин! - рассердился Мезенцев. - Всё ноешь и ноешь. С тобой проще согласиться, чем объяснить почему этого делать нельзя. Ладно, бери пятерых, и чтобы через полчаса вернулись. Не дай Бог потерять хоть одного человека!

Карякин страшно волновался, срывалось дыхание, надежда корчилась, агонизировала, но никак не умирала. Бойцы, которых он в спешке набрал, не верили в удачный исход дела, но идти не отказались. К лейтенанту Шубину неплохо относились.

Двое ушли в передовой дозор, остальные бежали вдоль обочины. Когда одолели километр, стали передвигаться перебежками, прижимаясь к зарослям. Лида не ошиблась - через полторы версты открылось поле, иссечённое окопами, канавами и воронками. Разведчики залегли на его краю. По ухабам ползал немецкий грузовик, солдаты в униформе мышинного цвета собирали своих погибших и грузили в кузов, они не спешили, работали размеренно. На дороге стояли два мотоцикла, пулемётчики наблюдали за округой, мертвецов на этом участке набралось сравнительно немного - тел семь, их укладывали тесно фактически друг на друга, потом машина двинулась к дороге, объезжая препятствия. Мотоциклисты стали разворачиваться, покатили за грузовиком. Разведчики вы ждали ещё несколько минут и двинулись растянутой цепью.

В отличии от немцев, вывезти тела своих погибших, бойцам Красной Армии удавалось не всегда.

Сердце обрастало чугунной тяжестью, Паша – потерянный, слонялся по полю, вяз в бороздах, жадно курил и снова рука непроизвольно тянулась к папиросной пачке.

Лейтенант Шубин лежал на дне канавы - весь в крови, наполовину засыпанный землёй, Корякин отвернулся, поспешил убраться, сердце рвалось на куски, недалеко Баттахов, Смертин убитый наповал несколькими пулями, останки сержанта Климова в окопе - после взрыва гранаты, от него осталось немного.

Пашка кашлял, снова курил, словно наказывал себя непонятно за что. Стая ворон кружила в небе, снижалась, высматривая добычу.

- Уходить надо. Всё ясно, - заключил младший сержант по фамилии Птахин. – Сочувствую, Пашка, такая вот она война подлога.

- Мужики, лопатки же при себе? - Встрепенулся Карякин. - Дотащить не сможем - землёй хоть присыпьте, чтобы стервятникам не достались. Дай Бог когда-нибудь вернёмся, по человечески похороним - с цветами, с оркестром.

Никто не возразил, молча заработали лопатками.

- Эй, мужики! - вдруг взволновался красноармеец Петров с угловатым черепом. – А лейтенант кажется жив. Я его землёй засыпаю, а он стонет.

- Не засыпай! - ахнул Карякин и помчался прыжками по полю, съехал в канаву.

Красноармеец сидел на коленях перед окровавленным телом, стряхивая с него землю. Лейтенант Шубин уже не стонал, почудилось парню? Паша присел на корточки, жадно вглядываясь в лицо командира - пуля попала лейтенанту в плечо и в грудь, было по меньшей мере два попадания, он не шевелился, безвольно раскинулись руки, маскхалат превратился в лохмотья, кровь на одежде смешалась с грязью.

- Петров, ты уверен, что он стонал?

- Паша, я что по твоему, того?.. - разведчик выразительно покрутил пальцем у виска. - Говорю стонал, значит стонал.

Карякин растянулся в грязи приложил ухо к груди лейтенанта - сердце бешено стучало, но это свое. А ведь прав Петров - сердце Шубина работало очень слабо, неритмично, но ему не могло показаться. Пашка отпрянул, облизнул пересохшие губы. Задрожали ресницы лейтенанта Шубина, посинела жилка на виске.

- Жив он, мужики! Жив! - взволновано зачастил Карякин. - У кого есть плащ-палатка? Давайте сюда, надо вытащить нашего лейтенанта. Да осторожнее, не растрясите.

Он задыхался, не мог привести в порядок растрёпанное мысли, ведь чувствовал же, а ему никто не верил.

Лейтенант Шубин очнулся после целой вечности, безучастно посмотрел в облезлый потолок. По телу пульсировала тупая боль, невозможно было понять, где находится её источник. Ныло всё - от кончиков пальцев на ногах, до макушки, голова была пустая как использованная консервная банка, с сознанием связывала тонкая ниточка, даже не ниточка, а какая-то лапша. Шевелится он не мог - не давали бинты. В глазах стояла пелена, всё казалось нереальным.