Александр Тамоников - Подземная война

– Не понимаю, зачем нервничать, если ты ни в чем не виноват, – пожал плечами Чумаков. А когда на нем пересеклись четыре пары любопытных глаз, сам стал нервничать и чесаться.

Следующие две новости касательно одного лица поступили вечером. Казанцев убыл следить за Булавиным, вернулся в одиннадцатом часу вечера. Глаза у капитана таинственно поблескивали.

– Докладываю по порядку, товарищ майор. По сведениям «наружки», подполковника милиции Булавина с самого утра словно подменили. Орал на подчиненных, потом заперся в кабинете, долго не выходил. В ситуации с его работой не было ничего критического, обычная рутина. Значит, причина в другом. Я начал следить за ним, когда он в восьмом часу вечера вышел из отдела. Форму он сменил на гражданскую одежду. На Викторе Афанасьевиче лица не было. Весь белый, мешки под глазами. Сказать, что он нервничал, – значит ничего не сказать. Сел на лавочку в сквере, долго курил, ерзал. Я дважды мимо прошел, он даже ухом не повел. Потом вскочил, словно решился на что-то, зашагал к выходу из парка, перебежал дорогу. А там остановка общественного транспорта, автобус ходит. Так он даже не дождался автобуса, передумал, снова подался в парк через дорогу. Примостился на лавочке, опять курил безбожно. В сквере таксофон стоял, кстати работающий, так он уставился на него, собирался звонить, но передумал. Достал блокнот, вырвал листок, стал что-то писать. Достал чистый конверт из портфеля, запечатал, но подписывать не стал. Потом пацана какого-то подозвал, стал ему что-то говорить, конверт совал, а сверху – купюру. Пацан деньги увидел, чуть не прыгнул от радости. Закивал, хотел бежать. Так Булавин его за шиворот схватил, стал стращать – мол, чтобы обязательно отнес, иначе прибьет. В общем, пацан сунул конверт за пазуху и убег.

– И ты не пытался его остановить? – разозлился Алексей.

– Во-первых, я не истребитель, – парировал Казанцев. – На быстрых скоростях не летаю. Во-вторых, я пытался, за кусты отступил и наперерез побежал, но, когда на аллейку выскочил, пацана и след простыл. Девицу какую-то протаранил, она с хозяйственной сумкой шла, испугалась. Кстати, симпатичная.

– У тебя невеста Оксана, – напомнил Бабич.

– Да, точно, – вспомнил Казанцев. – В общем, улетел шпингалет, я так бегать не умею. И кому Виктор Афанасьевич написал послание, осталось неизвестно. Пацана узнать смогу, но это обычный пацан, таких в Одессе тысячи. Булавин первого встречного подозвал – боялся телефоном пользоваться. В общем, я вернулся в сквер, а Булавин уже как-то приободрился, словно через Рубикон перешел. Еще немного посидел и побрел домой. Он живет рядом с Французским бульваром – Коняжный переулок, дом двухэтажный, но добротный, квартир на восемь. Семья уехала, он один сейчас. Свет загорелся на кухне, потом в спальню перешел. Я помялся еще немного, что там делать – спокойной ночи пожелать?

Алексей задумался. А ведь насторожило его что-то в Булавине – еще в первую беседу. Он что-то знал, но боялся. А почему боялся? Значит, сам не чист, не решался сообщить, за свою шкуру переживал. А может, все не так? Может, он и есть «крот»? Ведь не существует подробных инструкций, как должен вести себя «крот», когда его пасут люди из контрразведки!

– И это еще не все, товарищ майор, – с каким-то придыханием сообщил Казанцев. – Почему я так поздно? Товарищи из НКГБ перехватили, сообщили интересные сведения. Не понимаю, почему это раньше не всплыло. Вроде не секрет, эти данные никто не прятал… а вот не всплыло. В ноябре 1938 года Булавин был репрессирован.

– Это как? – изумился Алексей.

– Сам в недоумении. Но факт остается фактом. Он же в армии служил, артиллерией командовал. Тогда кампания проходила по выявлению врагов, вы, конечно, помните. Булавин попал под раздачу, был снят с должности, обвинен в антипартийном заговоре, в участии в создании антисоветской группы в воинской среде – сначала помещен под домашний арест, потом его посадили в изолятор. Обвинение было серьезное, он четыре месяца провел в камере, и обходились с ним, мягко говоря… не мягко. Через день допросы, избиения… Это не я придумал, товарищи рассказали, им ответ на запрос пришел. В общем, на человека было жалко смотреть. Он, к слову, ни в чем не признался и ничего не подписал. Твердил о своей невиновности, преданности делу партии. В один прекрасный день он был подчистую реабилитирован – за отсутствием состава преступления. Все обвинения сняли, отпустили на свободу, даже попросили понять правильно – дескать, ошиблись. Редчайший случай, но ошиблись наши органы, поверили ложному доносу. Тогда как раз руководство НКВД сменилось…