Александр Тамоников - Подземная война

– С командованием отрядов, действующих в Одессе, вы также поддерживали связь?

– Разумеется. Мы же не в вакууме воевали. Работали с ребятами товарища Карпенко, товарища Бурова, Гарпинского… мир его праху… – Первый секретарь смущенно кашлянул. – А в чем дело, товарищ майор? Мои люди сражались храбро, сносили тяготы. Вы представляете, что такое жить в катакомбах?

– Я в курсе: сырость, гниль, духота, клаустрофобия… Что вы скажете об этих товарищах? – он перечислил фамилии.

– Товарищ Коробейник Сидор Фомич – фигура небезызвестная, – решительно кивнул собеседник. – Не скажу, что он – рупор, зовущий массы на свершения, крупных постов не занимал, следил за порядком и сохранностью грузов в одесском порту. Но вы представьте себе, что это за порт и какое он имеет значение для нашей страны? Сидор Фомич воевал в Гражданскую – совсем еще молодым, возглавлял портовую ячейку партии и действовал достаточно круто. Пару раз мы пересекались в подземелье с его ребятами. Помню, они возвращались с операции – измотанные, голодные, мы поделились с ними продуктами, лекарствами. Потом у них крупная неприятность была – румыны их накрыли, базу окружило специальное подразделение, так люди Коробейника с боем прорвались, понесли потери… С Горобцом Валентином Андреевичем у нас также добрые отношения. Помню, поддержали их дружеским огнем, когда они увели из обоза офицера румынской армии и тащили его в катакомбы – подпольный обком дал такое задание, – и если бы не наши пулеметчики, то вряд ли они отбились бы. Горобец потом благодарил, когда мы в катакомбах встретились…

Создавалось впечатление, что по подземным лабиринтам шарахались все, кому не лень.

– Что можете сказать про Булавина Виктора Афанасьевича?

Мещерский не стал плеваться, хотя неудовольствие проявил. Антипатия, судя по всему, была обоюдной.

– Не хочу наговаривать на человека, товарищ майор… Но как-то не сработались мы с Виктором Афанасьевичем. Еще до войны не сработались. Нет, его заслуги неоспоримы. Товарищ Булавин неплохо боролся с преступностью, утверждал, так сказать, социалистическую законность, потом самоотверженно дрался с оккупантами, внес свою лепту в нашу победу… Но не складывается у нас совместная деятельность, не можем притереться друг к другу. Не хотелось бы наговаривать или возводить напраслину…

Одними наговорами в этой стране дела не раскрывались – если требовалось их реальное раскрытие. Но пришлось настаивать и выслушивать. Виктор Афанасьевич временами проявлял необоснованную жестокость к задержанным уголовникам. Наказывать, конечно, надо, но зачем пытать и бить? Это же не какие-нибудь «политические» с 58-й статьей, а социально близкий класс, пусть и оступившийся. А еще он был слаб на слабый пол – если позволителен такой каламбур. Не пропускал ни одной юбки, заводил шашни с задержанными гражданками – и не для пользы дела, а просто так. Жена об этом знала, но терпела, не хотела разводиться, ведь за таким мужем – как за каменной стеной. Сколько Павел Филимонович ни ставил Булавину на вид, тот только посмеивался и продолжал свое. Были и проработки по партийной линии, но, к сожалению, формальные. Кого это, по крупному счету, интересует? В конце тридцатых – начале сороковых должностных лиц заботили другие вопросы. Данная сторона биографии Булавина майора мало интересовала. Видимо, не только поэтому Мещерский недолюбливал коллегу по району. Имелись и другие причины. Булавин мог что-то держать на Мещерского. Было неясное чувство, что Павел Филимонович – тоже не ангел. Могли не поделить одну женщину – тоже вариант.

– У вас семья есть, Павел Филимонович?

– А при чем тут моя семья? – смутился Мещерский. – Жизнь сложилась так, что мне пришлось расстаться с супругой еще до войны. Она была инструктором в этом же райкоме, а я занимал должность второго секретаря… Мы расстались, но продолжаем испытывать друг к другу чувство глубокого уважения. Наталья Сергеевна увезла с собой нашего ребенка, сейчас Алене восемь лет. Они живут в Барнауле, там, слава богу, нет войны. Наталья Сергеевна работает в горисполкоме, имеет дополнительный паек. Я тоже, как могу, поддерживаю свою дочь…

Окончательно залиться краской не позволил телефон в приемной. В здании стояла тишина, и аппарат взорвался за закрытой дверью, словно граната. Вздрогнули все присутствующие. Секретарша схватила трубку, а через полминуты постучала в кабинет.

– Кого там еще? – заворчал Мещерский.