Александр Тамоников - Подземная война

Про эту акцию Алексей слышал, погуляли тогда партизаны. Отвечать пришлось сотне мирных жителей, которых каратели поставили потом к стенке.

Вторая акция – попытка освободить евреев, содержавшихся под охраной в Прохоровском сквере. Акция не удалась, партизаны понесли потери, отступили. 9 апреля текущего года все, кто остался жив, перекрыли Приморский бульвар, по которому отступала вражеская техника. Держались пятнадцать минут, подорвали «Тигр», он загородил проезд колонне. К сожалению, потеряли людей, вернулись в катакомбы, но свою задачу отряд выполнил: колонну задержали, потом ее уничтожили подоспевшие красноармейцы…

Последовал вопрос прямым текстом: вступал ли Булавин в отношения с партизанами Мещерского, Горобца и Коробейника? Вопрос собеседнику был неприятен. Булавин отвечал осторожно, словно мелкими шажками шел по болоту. С Мещерским никаких дел он не имел (из отдельных реплик явствовало, что данного товарища Булавин недолюбливал еще с довоенной поры) – тот возглавлял Приморский райком, а Булавин – тамошнюю милицию. Такое случалось, люди не находили общий язык. На военном сотрудничестве это тоже, к сожалению, отражалось.

– Да, с ребятами Сидора Фомича мы имели общие дела, – вспомнил Булавин. – Товарищ Коробейник – человек жесткий, невзирая на добродушную внешность, но если ты его не подведешь, то и он тебя не подведет. Помню, однажды столкнулись в переходе, чуть не перебили друг дружку, но вовремя поняли, кто такие. Потом смеялись – дескать, зачем нам немцы, мы и сами с собой прекрасно воюем… – Лицо милиционера немного посветлело. – Когда каратели ударили в тыл, именно люди Коробейника пришли нам на помощь, закупорили им проход, забросали гранатами. Те просто задохнулись в склепе, до сих пор там, поди, догнивают. Мы потом с Коробейником провизией делились – у него совсем худо стало… Горобец Валентин Андреевич тоже неплохой человек. Но не всегда объективный, что ли, не поймешь, что думает. Зачастую просто скользкий, может пообещать, а потом не выполнить… Но никогда не забуду, как полицаи нас выманили к клубу ОСОАВИАХИМа на Потанинской и чуть не раздавили. Много наших тогда полегло, круговую оборону держали. Именно люди Горобца мимо шли, стрельбу услышали и на выручку кинулись. Мы успели отойти вместе с ранеными, пока они полицаев в фарш крутили…

Майор присматривался к собеседнику. Тот явно пребывал не в своей тарелке. Он что-то знал, или сказался вызов в контрразведку? Объективен ли он в оценке командиров других отрядов? Что там с Мещерским, о котором Булавин отказался говорить? Они и сейчас, между прочим, работают в одном районе…

– Большое вам спасибо, Виктор Афанасьевич. – Алексей закрыл блокнот, пристально посмотрел на собеседника. – С вашей помощью мы ликвидировали несколько белых пятен. Не будете возражать, если мы еще увидимся?

Меньше всего Булавина прельщал второй визит в контрразведку. Побелели костяшки пальцев, но он покладисто кивнул:

– Конечно.

Алексей задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь. С предателями в своем отряде Булавин не сталкивался – по его уверению. Значит, проводил грамотную кадровую политику. Достойно ли внимания его волнение? Боевой командир, да и в мирное время сталкивается с опасностью – и вдруг такой испуг? Грешки за душой? Впрочем, у кого их нет. Люди без страха и упрека – только в фильмах. Дозвониться до приемной Мещерского удалось только с пятой попытки – линия была занята. Отозвалась запыхавшаяся секретарша, сообщила, что Павел Филимонович в отъезде, сегодня открывается крупный санаторий в Аркадии – событие эпохальное и политически важное. Поэтому Павел Филимонович будет только к вечеру. Если вообще будет.

«Вы, наверное, не расслышали, – строго сказал Лавров. – Звонят из военной контрразведки». – «Расслышала, – подумав, отозвалась секретарша. – И я все понимаю, товарищ. Но с Павлом Филимоновичем нет связи… разве что через руководство санатория…»

Именно так и было сделано. Ввиду высокого положения фигуранта, СМЕРШ пошел ему навстречу, и когда в десятом часу вечера Мещерский вернулся на рабочее место, в кабинете его уже поджидал гость. По приемной в тревоге сновала щуплая молодая секретарша и постоянно прикладывала ухо к замочной скважине.

Внушительный рослый мужчина с квадратной челюстью застыл на пороге, исподлобья глядя на посетителя. От человека исходил спиртной душок, но он был убедителен, как бульдозер, ползущий на хлипкий сарай. Как он ухитрялся жить в катакомбах? И почему фашисты за два с половиной года ни разу в него не попали?