Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

Бранились милые недолго, и финал их дебатов оказался вполне предсказуемым: Быков, ворча, как побитый пес, перебрался назад, а Дарья Алексеевна победно утвердилась на переднем сиденье справа от Юрия. Поерзав там, она подобрала под себя левую ногу, упершись пяткой в край сиденья, так что ее голая загорелая коленка оказалась у Юрия чуть ли не под самым носом. Якушев мысленно плюнул: вот еще напасть-то! Мадам Быкова, как всегда, являла собой весьма приятное для мужского глаза, чертовски соблазнительное зрелище. Юрий никогда не предполагал, что продолжительное пребывание в непосредственной близости от чужой жены — да не просто чужой, а жены Романа Даниловича Быкова — может обернуться для него проблемой. Собственно, проблемы как таковой не было и не могло быть, но вести машину, не отвлекаясь при этом на маячащее буквально в нескольких сантиметрах от глаз гладкое, шелковистое даже на вид женское колено, оказалось неожиданно сложно. Юрий еще очень живо помнил, каково оно на ощупь; вспоминалось также еще много всякой всячины, и никакие резоны тут не помогали: молодой, здоровый и сильный мужской организм реагировал на обладающий такими же характеристиками, да к тому же еще и красивый, организм противоположного пола вполне однозначно — как умел.

Разумеется, ни о каком адюльтере Юрий не помышлял — организм организмом, а голову на плечах иметь надо, да и совесть, говорят, хорошее дело; Даша, вероятнее всего, тоже не собиралась его дразнить, но раздражающий фактор тем не менее присутствовал, и его надлежало как можно скорее устранить. Просто попросить Дарью Алексеевну убрать коленку туда, где ей надлежит находиться, означало бы публично признаться в своих греховных помыслах и посеять в душе Данилыча подозрения, которых там, надо полагать, и без того хватало. Поэтому Юрий просто присмотрел на дороге подходящих размеров колдобину и аккуратно въехал в нее передним колесом. Машину жестоко тряхнуло, Даша едва не вылетела за борт и наконец убрала ногу с сиденья.

— Не дрова везешь, — сердито сказал Быков, больно ударившийся задом о жесткую скамейку.

— Не нравится — возьми такси, — в тон ему посоветовал Юрий.

— Права купил, а на ездить денег не хватило, — проворчал Данилыч и принялся экспериментировать с ручками настройки рации, установленной позади водительского кресла.

Некоторое время рация только выла, улюлюкала и астматически хрипела. Потом Быкову удалось поймать какую-то легкую музыку, и по просьбе присутствующих он оставил верньеры в покое. Вскоре музыка сменилась выпуском новостей; Ти-Рекс снова потянулся к ручкам настройки, но Юрий решительно запротестовал, и Данилыч, для которого французская скороговорка диктора была сплошной абракадаброй, сердито задымил сигаретой.

Прием был неуверенный, в динамике то и дело трещали и хрипели помехи, но Юрию все же удалось понять, что станция, которую поймал Быков, местная — в смысле, столичная. О том, что их интересовало, в новостях говорили мало. Старого знакомого Романа Даниловича, незабвенного Машку, диктор называл не иначе как главарем мятежников, о его армии упоминал как о «разрозненных бандах мародеров», давая понять, что те находятся на грани поголовного истребления, а о русских строителях в выпуске новостей не было сказано ни словечка, что Юрия сильно разочаровало, но нисколечко не удивило.

Потом по радио начали передавать прогноз погоды, что, по единодушному мнению всех присутствующих, являлось делом абсолютно бессмысленным: и так было ясно, что снега не предвидится. Быков снова принялся вертеть ручки, ничего не нашел, безнадежно потерял прежнюю станцию, плюнул и выключил рацию. К дороге все чаще подступал лес, и было ясно, что скоро его отдельные островки сольются в сплошной, протянувшийся на многие сотни километров массив. Один раз они заметили стаю обезьян, которые некоторое время сопровождали машину, лихо сигая с дерева на дерево и отчаянно бранясь. Роман Данилович с ехидцей поинтересовался, знает ли сидящий за рулем полиглот обезьяний язык, и Юрий ответил, что когда-то знал, но забыл, потому что давно вышел из-под начала подполковника Быкова и с тех пор команды ему подавали на человеческом языке — преимущественно на русском.

— После этого он еще удивляется, почему студентов в армии не любят, — неизвестно кому пожаловался Ти-Рекс.

Поглядывая на него в зеркало, Юрий видел, что Данилыч мучительно томится от вынужденного безделья. До сих пор ничего подобного за ним не замечалось — несмотря на свою деятельную натуру, Ти-Рекс всегда был сдержан, терпелив и непроницаемо спокоен. Возможно, на него возбуждающе подействовал воздух Черного континента, но Юрий подозревал, что дело тут в другом. Быков сейчас немного напоминал ему алкоголика, которому поднесли стопочку, а второй не дали, или наркомана, вместо ломовой дозы героина получившего таблетку метадона. Всю дорогу, наблюдая вокруг хорошо знакомые отметины, оставленные гражданской войной, он копил злость, которая требовала выхода. Если бы Данилыч чуточку хуже владел собой, наскочивший на них патруль полевой жандармерии был бы попросту уничтожен; Быков сдержался, но печать была сломана, пробка извлечена, и душа старого воина требовала продолжения прерванного банкета.