Дэвид Моннери - Боснийский ад

— А что насчет тех сербов, что вне стен города? — поинтересовался Дохерти. — Они так и держатся от вас подальше?

— Да нет, они что-то там себе замышляют. И они более или менее плотно окружают нас. Рано или поздно они подтащат артиллерию на горы и начнут обстрел. Бели им так уж нужны эти хлопоты. Надеюсь, что не очень нужны. — Рив сделал последнюю затяжку. — Разумеется, всегда есть риск, что наше мирное существование прервется.

— Не хочу скрывать, — спокойно сказал Дохерти. — Я тоже смотрю не слишком оптимистично на возможность примирения. За неделю, что я провел в этой стране, я насмотрелся такого, что до смерти мне будет сниться.

— Например?

Дохерти рассказал ему о деревушках в горах, о госпитале в Сараеве, о женщинах в Вогоске.

— А там-то что вы делали? — спросил Рив.

Дохерти обругал себя за неосторожность, но решил не отступать.

— Спасали Нену, — сказал он.

Рив уставился на него помрачневшим взором.

— О Господи, — сказал он.

— Она недолго там пробыла, — сказал Дохерти, понимая, насколько нелепо это звучит.

Рив медленно поднялся.

— Я должен быть с ней рядом, — сказал он. — Я...

— А может, стоит подождать, пока она сама придет к тебе, — мягко перебил его Дохерти, не зная, придет ли она.

В четверти мили от этого места Нена лежала на свой детской кроватке в доме на холме, свернувшись, как зародыш в чреве матери, и не имея сил даже заснуть. Мысли кружились безостановочно, и не было желания остановить их. Это походило на сон наяву, на единую картину из разных сцен и людей.

Вот Дохерти на их свадьбе, все еще обращающийся с Исабель, как с инвалидом, а вот Рив в день, когда родился сын, сам похожий на мальчишку, такой юный и гордый, а вот мертвые тела у стены, мужчина и женщина и двое детей, а вот она в гимнастическом зале в Вогоске, где волнами скорби то затихает, то усиливается плач.

«Будешь ли ты той же самой?» — спросил чей-то голос, и она ответила сердито: «Нет, конечно же, нет!» — и на минуту стало тихо, молчали снег и голубое небо. Затем тот же голос спросил: «А будешь ли ты снова счастливой?» — и она сказала: «Да-да, я обещаю!» — и она тут же подумала, а сможет ли выполнить это обещание?

Им отвели комнаты в гостинице, и Хаджриджа выбрала себе место на первом этаже.

— Клинок, можно с тобой поговорить? — спросила она, зазывая его.

— Конечно, — сказал он, удивившись, но загоревшись надеждой.

Она захлопнула за ним дверь в комнату и застыла на месте, не говоря ничего, просто ожидая.

«В полумраке она выглядит такой серьезной, — подумал он. — И такой печальной». Он склонился вперед и поцеловал се в губы, почувствовав, как руки ее обвивают его шею, а тело прижимается к нему.

Поцелуй затянулся на несколько минут, а затем, продолжая целоваться, они начали избавляться от курток, шапок и ремней. Скидывая обувь, они добрались до узкой кроватки, медленно освобождаясь от арктического одеяния, затем улеглись, полуобнаженные, не обращая внимания на холод. Он поцеловал ее в грудь и поднял лицо. В полумраке он мог лишь различить ярко сияющие, темные взволнованные глаза.

Они занимались любовью так, словно никогда до этого им не доводилось оказываться в такой ситуации, а потом устало заснули.

Вскоре после рассвета, когда они переплелись в третий раз, окно разлетелось вдребезги вслед за ужасающим звуком разрыва.

Первый сербский снаряд упал на Завик.

Они проворно выскользнули из-под осыпанного осколками стекла одеяла.

— С тобой все в порядке? — спросил Клинок, прижимая к себе ее обнаженное тело.

— Да, — ответила Хаджриджа. Она дрожала, но не от холода.

— Вот это мы дали, — пробормотал Клинок, — даже стекла разлетелись.

Обстрел продолжался весь день. Поначалу снаряды падали довольно часто, но ближе к полудню интервалы стали длиннее, словно сербы то ли устали, то ли стали экономить боеприпасы. Туман предыдущего дня поднялся, рассеялся, обнажив низкие тучи, все более редкие с наступлением дня. «И на руку ли нам такое улучшение видимости?» — Дохерти решить не мог. Вообще-то это давало сербам возможность стрелять более прицельно, но, судя по тому, как они в беспорядке посылали по городу снаряды, точность их не сильно занимала. С точки же зрения горожан, как предположил Дохерти, обстрел в условиях тумана хуже сказывается на психике.

Большинство жителей города, которых, по подсчетам Рива, было более двух тысяч человек, отсиживались в своих или соседских подвалах, прислушиваясь к грохоту, прикидывая в уме, куда упал тот или иной снаряд.