Андрей Воронин - Комбат. Восемь жизней

Первыми под руку с одной из красавиц вышли человек-дерево и человек-пузырь. Девица по-прежнему была топлес, но сейчас ее нагота казалась не слегка непристойной шалостью, а благом, спасительным островком, на который может отвлечься потрясенный увиденным взор. Мужчины были в длинных хитонах, из-под которых выглядывали лишь лица и конечности, но и этого было достаточно, чтобы на задних рядах раздался женский визг, послышался жесткий, сухой мужской кашель, заплакал ребенок. Красивая танцовщица вела своих спутников по «кругу почета», идя чуть впереди, подняв над головой их руки своими нежными ручками. Девичье ясное личико излучало торжество, лица главных действующих лиц были непроницаемы. От какого-то из них очень плохо пахло.

У каждой из четырех сторон квадратной арены троица замирала, давая зрителям возможность оценить зрелище и пропитаться ужасом. Лицо человека-дерева было изжелта-бледным и очень худым. По всей его поверхности, спускаясь вниз, на шею, торчали остроконечные, напоминающие крошечный скальный массив бородавки. Да, для скал они были маловаты, но для кожных выростов просто огромны — сантиметр, два, даже три. Многие объединялись в настоящие горные массивы, покрывая сразу полщеки, всю мочку уха, переносицу. Такое лицо само по себе могло быть объектом демонстрации, но оно было ничем в сравнении с руками и стопами. Казалось, на них переплелись древесные корни, засохшие змеи, прелые листья. Отдельные камнеподобные папилломы превратились в толстенные, многосантиметровые поверхности, напоминающие сгнивший в болоте подлесок. Когда артисты оказались напротив Светы с племянником, она в ужасе отшатнулась. Вовка же, наоборот, буквально выскочил из пластмассового кресла и впился взглядом. С такого близкого расстояния было ясно различимо, что перед ним не маска, не пластмассовый муляж, а живая, пронизанная кровеносными сосудами плоть. И еще было понятно, что пахнет именно она. Мальчик невольно протянул к циркачу руку. Светлана, также под властью импульса, вцепилась в нее. Девушка-поводырь обеими наманикюренными ручками обхватила запястье своего ведомого и помогла направить его огромную, не меньше блинной сковородки, ладонь к мальчику.

— Деньги давай! — засуетился тот.

Тетка, как в тумане, разжала руки, и Вовка выхватил из ее портмоне зеленую двадцатку. Заплетающимися пальцами мальчик прикоснулся к страшным наростам, провел по ним своей гладкой ладошкой, попробовал закрепить денежку под живым корнем. Не получилось, но тут пришел на выручку второй несчастный — человек-пузырь. Его изуродованные болезнью руки все еще напоминали человеческие, и он принял купюру, опустив ее в большой кенгуровый карман на хитоне товарища. Очевидно, эти карманы предназначались именно для складывания мзды за «индивидуальный подход».

Второй артист был полным, с более выразительным лицом и жидкими волосенками. Вся поверхность его тела, включая голову, была покрыта опухолями размером от горошины до крупной картофелины. Редкие островки чистой кожи горели неестественным, красно-коричневым цветом. Но все же этот несчастный выглядел более живым и менее страдающим, чем его партнер. Света, пришедшая в себя от первого шока, сама положила в карман Пузырю десятку. Нашлось еще несколько желающих оплатить «зум» [2] Зум — оптическое приближение (удаление) объекта. . Собрав первую мзду, девочка вывела своих подопечных в центр и под сменившуюся сладкую мелодию приступила к их раздеванию. Ей в помощь прибежала вторая красотка. Девицы ловко и картинно развязывали на хитонах тесемки, отстегивали и снова закрепляли элементы одеяний, которые эти несчастные мужчины, видимо, всегда надевали и снимали с чужой помощью. Страшные дефекты тела не позволяли им попросту через голову накинуть сорочку, вставить руки в рукава, ноги в колошины штанов, самостоятельно застегнуть пуговицы или дернуть «молнию». Появляющиеся и вновь исчезающие фрагменты плоти держали зал в исступленном страхе. Казалось, упади одежды сразу — и половина зрителей сползет на пол в обмороке или зажмурится. Поэтому страшное зрелище готовили постепенно, то обнажая, то вновь пряча плечи, торсы, бедра и голени. Наконец страдальцы остались в исподнем. Девушки танцевали вокруг, прижимаясь к покрытым наростами и пузырями телам своими шелковистыми, гладкими прелестями. Они сбросили юбки-платки и тоже были в неглиже, но не черном, до колен, а в ярких, сверкающих стразами трусишках.