Александр Лысев - Т-34. Выход с боем

– Что там, наверху?

– Река, капитан!

Епифанов скатился на дно боевого отделения. Быстро сообщил:

– Мы на краю деревни. Впереди окопы, но в них никого. Затем поле метров на пятьсот. Опушка леса, холмы, а за ними река. Все, как мы считали.

– Рвем напрямки до холмов.

– Да.

Совсем рядом раздались хлюпающие шаги. Терцев осторожно наполовину прикрыл свой люк. Было слышно, как снаружи что-то прокричали, затем послышался громкий чавкающий шлепок и отчаянная ругань, не требовавшая перевода. Видимо, один из подходивших к их танку солдат поскользнулся и упал в грязь. Нахлобучив на голову немецкую каску, Епифанов вынырнул из башни «тридцатьчетверки». Рядом немецкий танкист смеялся с высоты своей машины, а поднимавшийся из грязи пехотинец, надо полагать, осыпал проклятьями все танковые войска, вместе взятые, превратившие своими гусеницами улицу в непролазное месиво. Его товарищ, задрав голову, посмотрел на появившегося Епифанова и о чем-то строго его спросил. Старшина кивнул немцу с серьезным видом, огляделся по сторонам и громко прокричал внутрь танка:

– Давай, капитан!

Взревел двигатель «тридцатьчетверки». Еще не сообразившие, что происходит, немецкие солдаты, снова обрызганные грязью с ног до головы, в очередной раз обменялись возмущенными репликами в адрес танковых войск. Недоуменно смотрел на них из своего люка немецкий танкист, забыв стереть с лица улыбку, на глазах становившуюся растерянной. Расшвыривая чернозем выше собственной башни, «тридцатьчетверка» вывернула из-за немецкого танка и устремилась в сторону передовых окопов. Уходя с возможной линии огня, который могла открыть им в спину раскиданная по деревне вражеская танковая колонна, Терцев бросил машину во двор. Сломал плетень, с грохотом сбил угол хаты. В мгновение ока снова выскочил на дорогу уже на самом краю деревни. Из последнего дома посыпались на улицу солдаты. И тут же побежали обратно. Кто-то падал в грязь и уже больше не поднимался. Терцев не мог видеть, но по коротким щелчкам сверху, заглушаемым ревом двигателя, понял, что это работа Епифанова. Высунувшись из башни, старшина, которого швыряло в люке из стороны в сторону, умудрялся на ходу бить по немцам из пулемета. За околицей по ним выстрелили из фаустпатрона. Граната прошла над моторным отделением и разорвалась с другой стороны в немецком окопе. Терцев успел заметить только яркие языки синего пламени слева от себя по ходу движения. Что в окопе произошла детонация, понял с башни Епифанов. Он же успел увидеть второго изготовившегося к стрельбе фаустника. Делая запрещающие жесты руками, к фаустнику бежал офицер. Видимо, немцы натащили и хранили здесь у своих окопов что-то особо взрывоопасное, и стрелять вблизи было нельзя. Выпущенная старшиной очередь заставила залечь в грязи обоих – и солдата, и офицера. Второго выстрела из фаустпатрона по их танку не последовало. Перемахнув линию окопов, «тридцатьчетверка» стрелой полетела по полю к холмам. Вслед ударили немецкие пушки. Возможно, если бы стреляла всего одна из них, противник добился бы большего успеха. А сейчас разрывы сразу от нескольких выстрелов мешали немецким артиллеристам взять правильный прицел. Да и происходило все слишком стремительно. Терцев рвал рычаги, петляя по ходу движения. Невредимыми они достигли деревьев на опушке. Скрывшись за ними, проскочили короткий отрезок шедшей сквозь поля проселочной дороги и, высмотрев просвет между холмами, скатились по песчаному откосу вниз. Терцев целиком распахнул люк и увидел внизу перед собой реку. Он не успел ни сообразить, что они проделали, пожалуй, самый невероятный участок своего пути, ни обрадоваться, ни вообще почувствовать что-либо – обрезал двигатель. И эта наступившая тишина была хуже раздававшихся только что звуков боя. Попробовал запустить двигатель вновь – безрезультатно. Машина не подавала никаких признаков жизни. По многолетней привычке капитан тут же выскочил наружу и принялся искать причину поломки.

Рядом спрыгнул на песок Епифанов. Вытер ладонью лицо. Сообщил:

– За нами хвост. Пехота по полю бежала. Видел, пока ехали.

Терцев поднял на старшину глаза. Ничего не ответил и снова полез в танк. Ему понадобилось меньше минуты, чтобы найти причину неисправности. Дело было в электрике, на исправление требовалось около четверти часа.

Пока капитан осматривал машину, Епифанов выкинул из башни на песок большую сумку с патронами и принялся сноровисто и быстро набивать пулеметные диски. Закончив с дисками, бегло осмотрел пулемет, поглядел на Терцева. Затем перевел взгляд на башню «тридцатьчетверки», где, изрядно потрепанный, продолжал красоваться бело-сине-красный наугольник.