Андрей Воронин - Хранитель света

Светлов сидел за столом у себя в кабинете и с очень довольным видом разглядывал свежий номер газеты — любовался, мерзавец, делом своих шкодливых рук. Он поднял голову на шум открывшейся двери, мигом отбросил газету и вскочил.

— Ба! — закричал он на всю редакцию. — Кого я вижу! Ты ли это, Юрий Алексеевич?! Откуда? Какими судьбами? Почему не позвонил? Я бы тебя встретил, поляну накрыл. Из дальних странствий возвратясь, так сказать… Вечно ты сваливаешься как снег на голову!

— Не как снег, — сказал Юрий, пожимая протянутую руку главного редактора и опускаясь в кресло для посетителей. Видеть Светлова ему было приятно, и это здорово мешало делу, для которого он сюда явился. — Не как снег, Димочка, а как кирпич. Вернее, как тонна кирпича.

— Ну-ну, — удивился Светлов. — А почему у тебя такой странный тон? Голова обвязана, кровь на рукаве… и этот тон. Во что ты опять вляпался?

— Это не я, — сказал Юрий, — это ты вляпался, и я пришел, чтобы вправить тебе мозги.

— Это твое любимое занятие, — осторожно произнес Светлов, хорошо помнивший драку, которую Юрий учинил в этом самом кабинете с покойным Мироном. — Только я-то здесь при чем?

— А ты здесь при том, что жизнь тебя ничему не учит, — жестко сказал Юрий. — Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Ведь когда-нибудь так схлопочешь по лбу, что больше не встанешь! Сколько я еще должен прикрывать твою тощую задницу?

Светлов помолчал.

— Странно, — сказал он. — Еще сегодня утром тебя не было в Москве, и вдруг ты вваливаешься ко мне в кабинет, орешь, обзываешься, а напоследок заявляешь, что в очередной раз спас мою задницу. Когда успел-то?

— Да только что, буквально полчаса назад. И притом, заметь, еще не спас, а просто выразил осторожное сомнение в целесообразности твоей ликвидации.

— Шутки у тебя, Юрий Алексеевич, — сказал Светлов.

Тон у него был кислый. Димочка, видимо, уже догадался, что никакими шутками тут и не пахнет, и просто тянул время, пытаясь сохранить лицо. Юрию эти тонкости были, что называется, по барабану.

— Какие шутки?! — гаркнул он. — Кто с тобой шутит, болван! Ты что пишешь? Что ты пишешь, я тебя спрашиваю!

Он схватил со стола газету и сунул ее Светлову в лицо. Димочка отшатнулся и побледнел — не от испуга, конечно, а от злости.

— Что ты на меня орешь?! — заорал он. — Ты что себе позволяешь?! В чем дело, в конце концов?!

— Дело вот в этом, — спокойно произнес Юрий, продолжая держать газету у него перед носом. — Ты нажил себе очень сильного врага, но это не главное. Главное, что эта твоя писанина может серьезно повредить девушке. Она действительно пропала, и ее ищут — осторожно, не поднимая шума, опасаясь спугнуть. А ты… Ты хоть понимаешь, что ты натворил, эксклюзивщик ты вонючий, папарацци доморощенный?

— Погоди, — Светлов подобрался, отвел от своего лица руку Юрия вместе с газетой и подался к нему через стол. — А что тебе об этом известно?

— Да уж побольше, чем тебе, — сказал Юрий. — Пишешь какую-то бредятину, читать тошно.

— За бредятину не убивают, — возразил Светлов.

— Еще как убивают! А то, за что тебя пытались убить в первый раз, не было бредятиной?

— Ладно, — сказал Светлов, — убедил. Так что тебе об этом известно?

— Вот тебе, — Юрий сунул ему под нос кукиш. — Вопросы задаю я. А ты, если у тебя на плечах голова, а не помойное ведро, будешь на них отвечать, понял?

— С какой это стати?

— Дима, — проникновенно сказал Юрий, — положись на меня. Речь идет о человеческой жизни — даже о двух, считая твою. У тебя жена, дочка, подумай, каково им будет, если ты умрешь. И подумай, каково будет тебе, если кого-то из них убьют какие-то подонки… Перестань ты думать о своих сенсациях, о дурацкой свободе слова! Тоже мне, завоевание демократии — свобода нести безответственную чушь! Подумай о людях! Чего ты кривляешься, как диссидент на Лубянке?

Светлов тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе, сцепив пальцы в замок. Лицо у него сделалось печальное, уголки губ трагически опустились.

— Я представлял себе нашу встречу немного иначе, — сказал он. — Впрочем, с тобой всегда так.

— С тобой тоже.

— Хорошо, хорошо, хватит швырять в меня калом, я уже все осознал. Собственно, у меня было предчувствие по поводу этого материала…

— Это называется интуиция, — сообщил Юрий, — и журналист должен к ней прислушиваться… если он, конечно, журналист, а не просто так. Ну давай, журналист, рассказывай, кто тебе слил эту информацию.