Андрей Воронин - Хранитель света

Вспомнив о русских, он вернулся к окну и посмотрел направо, на соседний коттедж. Как и следовало ожидать, черный «БМВ» с подъездной дорожки исчез; стальные роллеты на дверях и окнах были опущены, и дом снова приобрел угрюмый нежилой вид. Юрий вспомнил, что глубокой ночью сквозь сон ему почудился шум отъезжающей машины, и поморщился. «Спугнул, — подумал он, закуривая новую сигарету. — Вот ведь старый дурень! Ребята стремились сохранить инкогнито, а я влез со своей жаждой человеческого общения… Соскучился он, видите ли!»

Да, все и впрямь вышло очень неловко, а вчерашняя сцена возле гаража выглядела совершенно безобразной. Юрий напоминал самому себе общительного алкаша, изнывающего от скуки в отсутствие собеседника и пристающего к прохожим с дурацкими разговорами. И что с того, что он был трезв и подошел только потому, что услышал родную речь? И ведь не просто родную! Девушка говорила с напевным московским акцентом, который ни с чем невозможно спутать, и как раз это, наверное, и заставило Юрия плюнуть на приличия.

«Поделом тебе, старый мерин, — подумал он. — Здесь тебе не Рязань, а Европа. Тут на приличия плевать не полагается. Тут вообще плевать не полагается — никуда, ни на приличия, ни на тротуар… А ты плюнул и схлопотал по ушам».

Однако парочка, до вчерашнего вечера занимавшая соседний коттедж, никак не выходила у него из головы. Ясно, что они не стремились общаться с кем бы то ни было. Им вполне хватало друг друга, и в третьем лишнем они не нуждались. Особенно если этот третий — соотечественник… Соотечественник — это непременно литровая бутыль русской водки и пьяные, ненужно откровенные разговоры до утра в сизом облаке табачного дыма пополам с перегаром. А ребята молодые, влюбленные друг в друга по уши, им не до разговоров, у них есть дела поинтереснее. Поэтому внезапное появление Юрия не могло привести их в восторг. Это понятно и естественно; но чего они оба так испугались?

А они испугались (в этом Юрий ни капельки не сомневался), потому что в свете фар и уличных фонарей отлично видел их разом побледневшие, вытянувшиеся лица. Как будто привидение увидели… Парень, тот вообще, кажется, был готов бежать куда глаза глядят. Девушка оказалась покрепче; она первой сообразила, как быть, и очень умело разыграла коренную парижанку, к которой на пороге ее собственного дома ни с того ни с сего вдруг пристал подозрительный иностранец. Парень быстро пришел в себя и подыграл ей, как умел, но его французский оставлял желать много лучшего — это было очевидно даже для Юрия. Если бы не это, если бы говорила только девушка, Юрий мог бы решить, что услышанная им на улице русская речь ему просто почудилась. Но промолчать парень, конечно же, не мог: ситуация требовала от него, мужчины, решительно вмешаться и встать на защиту своей дамы.

На воротил российской теневой экономики, находящихся в бегах и состоящих в международном розыске, они не походили — слишком молоды. Тогда почему появление Юрия так их напугало?

Ребята действительно были молоды, красивы и влюблены друг в друга. Наверное, родители против… Или парень женат, или девушка наставляет рога богатому мужу — олигарху какому-нибудь, а то и вовсе бандиту. А муж, он же олигарх, он же бандит, он же рогоносец, такому украшению на голове, понятное дело, не рад и всячески пытается воспрепятствовать появлению на своих рогах новых отростков. При таких условиях немудрено испугаться, неожиданно услышав за спиной русскую речь. Вот они и испугались и убрались от греха подальше, и теперь Юрий мог сколько угодно любоваться опустевшим любовным гнездышком с опущенными роллетами и заросшим лебедой внутренним двориком.

— Дубина ты, Юрий Алексеевич, — вслух сказал он, отходя от окна, чтобы не было искушения выбросить дымящийся бычок в открытую форточку. — Весь кайф ребятам поломал…

Он позавтракал — без аппетита, просто потому, что завтрак был частью ежедневной процедуры и позволял убить время. Они со Светловым договорились созвониться через неделю. Прошло два дня, осталось еще пять. Пять завтраков, пять обедов и пять ужинов один на один с бормочущим на непонятном языке телевизором… И не было никакой гарантии, что, позвонив в Москву через неделю, Юрий услышит что-нибудь утешительное. Может быть, ему предстояло сидеть в этой дыре не пять дней, а целый год или вообще до конца жизни. «Черта с два, — подумал Юрий, сваливая посуду в мойку и пуская горячую воду. — Что бы ни сказал мне по телефону Димочка, я все равно вернусь. Хватит, насиделся здесь. Наелся я вашей Европой, не могу больше, не хочу. Что они мне сделают? В тюрьму посадят? Сомнительно. И вообще, по мне лучше тюрьма, чем такое вот существование, когда словом перекинуться не с кем. Пропади она пропадом, ваша Европа! И в особенности Бельгия с ее Брюсселем, где, как известно всему прогрессивному человечеству, находится штаб-квартира агрессивного блока НАТО… Идея! — подумал он, оживляясь. — Надо записаться в антиглобалисты, ходить с толпой придурков на демонстрации, бросаться пластиковыми стульями в витрины и драться с полицией. Драться я умею, не то что здешние хулиганы. Сделаю у них карьеру, стану каким-нибудь командиром боевой дружины, профессиональным организатором уличных беспорядков. А в свободное от этих занятий время подружусь со старушенцией из дома напротив, буду помогать ей пластиковые бутылки в мешки утрамбовывать — у меня это лучше получится, сэкономлю бабуле парочку евро, а она мне за это печенье какое-нибудь испечет… Чем не жизнь?»