Андрей Воронин - Хранитель света

Жене он ничего не сказал, новой машиной не похвастался — язык у него не повернулся, если честно. Сказал только, что Юрченко на месте не застал, но что разыщет его непременно — годом раньше, годом позже, но разыщет; на вопрос же о синяках на своей физиономии коротко ответил, что вышла дорожная неприятность — ну типа недоразумение с тамошней братвой, которая шарила по вагонам, щипала богатых фраеров.

Снова задавать жене вопросы о том, кто предупредил Юрченко и организовал засаду в его доме, Паштет не стал. Это там, далеко, он еще мог ее в чем-то подозревать, сомневаться в ней и даже ревновать, а стоило ему вернуться, посмотреть на нее, услышать ее низкий грудной голос, как все его подозрения будто ветром сдуло.

Тем не менее, оставшись дома один, Паштет просто так, для очистки совести, понатыкал жучков во все телефоны, сколько их было в квартире, а потом, улучив момент, всадил жучка и в машину жены. По вечерам, запершись в ванной, он надевал наушники и прокручивал километры магнитофонной пленки, но все напрасно: ничего на ней не было, на этой пленке, а если что и было, так непременно какая-нибудь чепуха — про парикмахерскую, про сауну, про нового массажиста, который в подметки не годится старому…

Разумеется, вернувшись в Москву, Паштет занимался не только тем, что по наущению Хохла шпионил за собственной женой. Были у него и другие дела, более важные, — бригадой руководить, собирать дань, подбивать бабки, решать спорные вопросы с соседями, которых за неделю его отсутствия накопилось предостаточно. За всем этим не забывал Паштет и о Юрченко: расставил вокруг банка и квартиры Казакова своих пацанов и, ничего не объясняя, велел фотографировать каждую бабу моложе сорока лет, которая туда входила. На мужиков он велел внимания не обращать: не верилось ему, что Юрченко окажется настолько глуп, что сам полезет туда, где его дожидаются. Фотографии ему доставляли каждый вечер, он их тщательно просматривал и отправлял в уничтожитель бумаг, где они под замогильный вой бешено крутящихся ножей благополучно превращались в тонкую лапшу. Все было не то. Даша Казакова вместе со своим приятелем как сквозь землю провалилась.

Хохол тоже был в Москве и действовал по своим каналам: пытался окольными путями нащупать связи банкирской дочки, чтобы выйти на Дашу через ее подружек. Дело у него продвигалось туго, едва ли не хуже, чем у Паштета: личная жизнь людей, принадлежащих к тому же кругу, что и банкир Казаков, охранялась очень строго, своих там знали в лицо и по имени, а чужих видели за версту и не подпускали. Возможно, Хохол мог бы чего-то добиться по этой линии, если бы тряхнул своим знакомством с Казаковым, но тогда вся эта затея потеряла бы смысл, и Хохлу пришлось бы уносить ноги.

Между тем Паштету донесли, что поезда южного направления вместе с загорелыми отпускниками и навьюченными гастарбайтерами начали приносить с солнечной Украины рослых, коротко стриженных ребят с широкими плечами, чугунными мордами и весьма характерными манерами. Днепропетровская братва ни с того ни с сего вдруг валом повалила в Москву, и буквально за три дня ее здесь набралось человек сто, если не все двести, — две сотни наглых, отъевшихся харь, две сотни ножей и столько же стволов, в любую минуту готовых взорвать город изнутри. Вели они себя на удивление тихо, ни во что не лезли, никого не трогали, и эта тишина очень не нравилась Паштету. Было непонятно, что затеял Хохол и по какой причине стягивает на чужую территорию свои войска, но с некоторых пор Паштет начал чувствовать себя так, словно сидел верхом на пороховой бочке с дымящейся сигаретой в зубах. Он терпел целых три дня, а потом все-таки принял меры, позвонил куда надо, сказал кому следует пару слов, и буквально на следующее утро грубые московские менты развернули масштабную кампанию по отлову и выдворению за пределы России граждан Украины, проживающих в Москве без регистрации. Отловить и выдворить удавалось, естественно, далеко не всех, а те, кого уже выдворили, пытались любыми путями вернуться обратно, но Паштет и не ждал от этой акции чего-то большего; это был способ напомнить Хохлу, что здесь он не дома, а в гостях и должен вести себя соответственно.

Само собой, Хохол мгновенно сообразил, откуда дует ветер, и забил Паштету стрелку. Поскольку они все еще числились в корешах и вроде бы делали общее дело, встречаться было решено в неформальной обстановке — один на один, без братвы, стволов, джипов и прочих атрибутов полномасштабной разборки. Паштет отправился на эту встречу, одевшись весьма вызывающе: в легкие белые брюки, сквозь тонкую ткань которых рельефно выделялось все содержимое карманов, и в белую же, аккуратно заправленную в брюки, рубашечку с коротким рукавом. Спрятать под этим нарядом даже шариковую ручку было просто невозможно; Паштет хотел дать Хохлу понять, что ничего не боится, хотя некоторые сомнения по поводу этой встречи у него все же имелись. А вдруг Хохол напал на след банкирской дочки и Юрченко и встреча эта нужна ему только для того, чтобы избавиться от партнера? Такой поступок был целиком и полностью в его стиле; Хохол частенько нарушал свои обещания и поэтому не верил, что другие могут поступать иначе.