Я обещала Элле, что со мной она будет в безопасности, что я ее не оставлю. Я обещала ее матери защищать их обеих, что бы ни случилось.
Я попыталась сделать шаг вслед за быстро удаляющейся фигурой Лукаса, но мое тело отяжелело и наотрез отказывалось повиноваться.
Значит, вот как это бывает…
Я споткнулась и упала.
Не могу сказать точно, сколько прошло времени, прежде чем я очнулась. Мое пробуждение не было похоже на простое переключение между забытьем и реальностью. Переход был медленным, границы беспамятства и сознания расплывались, создавая мутную взвесь из ярких снов, боли, темноты, неясных воспоминаний и редких моментов полного покоя.
Наконец я открыла глаза и обнаружила, что они готовы оставаться открытыми и меня не тянет снова в пропасть, как обреченного подводника. Зато действительность обрушилась на меня водопадом: слишком много информации, поступающей слишком быстро.
Прищурившись от резкого света, я поняла, что лежу на спине в кровати, которая может находиться только в больнице. Больницы выглядят одинаково и имеют один и тот же запах во всем цивилизованном мире.
На языке ощущался неприятный вкус. Нос и рот были закрыты кислородной маской. У меня было странное чувство, что я отделена от собственного тела. Но, по крайней мере, тело, от которого я себя чувствовала отделенной, у меня тоже было. Значит, собственная смерть мне привиделась.
Но мне не привиделась смерть Симоны.
Я зажмурилась и попыталась блокировать эти воспоминания, спрятаться от них. Я не была готова встретиться с ними открыто. Пока не готова. Ради эксперимента я попробовала пошевелить конечностями. Обе ступни отозвались, хотя, когда я двигала пальцами левой ноги, кто-то будто прожег дырку паяльной лампой в моем бедре.
Пальцы левой руки работали как надо, но правая, похоже, затруднялась ответить на простейшие команды мозга.
Я неподвижно замерла, стараясь не паниковать, затем предприняла новую попытку, говоря себе, что этому должно быть разумное объяснение. Может быть, я отлежала руку во сне. Черт, я же могла так лежать уже несколько дней — а может, и недель. Не удивительно, что моя гребаная рука онемела.
Она ведь затекла, только и всего. Я не была — не была — парализована. Закрыв глаза, я сосредоточила всю свою волю на том, чтобы пошевелить правой рукой. Как, черт возьми, можно сделать это сознательно? Мне никогда не приходилось думать об этом раньше. Идея протянуть руку за чем-нибудь всегда просто формировалась в мозгу, и, прежде чем я успевала это осознать, моя рука уже действовала в соответствии с импульсом.
Только сейчас этого не происходило.
Постепенно, вяло и неохотно, рука начала мне подчиняться. От движения, даже самого незначительного, плечо снизу вверх пронзила пульсирующая боль. Однако дискомфорт ощущался как-то приглушенно — видимо, сказывался эффект морфина.
Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, с мазохистским наслаждением смакуя жгучий укол в ребра. Боль означала, что я, по крайней мере, способна чувствовать, и потому радовала. Ощущение было такое, будто меня повалили на землю и как следует отпинали ногами. Лекарства не избавили меня от боли, а лишь накрыли ее глухим защитным слоем. Видимо, они же вызывали легкую тошноту. От мысли, что вот-вот и в самом деле вырвет, меня бросило в холодный пот.
Где-то у подножия кровати раздался шорох бумаги, затем тихие шаги, и в поле моего зрения появился мужчина. Добротный, безупречно скроенный темно-синий костюм, сшитая на заказ рубашка, шелковый галстук.
— А, Шарлотта, — сказал мой отец без тени улыбки. — Я вижу, ты снова с нами.
Левой рукой я неуклюже стянула маску с лица. К тыльной стороне ладони была прилеплена бабочка, и я постаралась не перегнуть уходящий куда-то вбок катетер.
— Черт, должно быть, все очень плохо, если ты здесь, — выговорила я каким-то засоренным, простуженным голосом. — Кстати, «здесь» — это где?
Отец нахмурился. Он что-то держал в руках — вероятно, мою медицинскую карту — и сурово взирал на меня поверх очков в тонкой позолоченной оправе, но было трудно сказать, чем вызвано его неодобрение — моей руганью или моим легкомыслием. У меня никогда не получалось читать выражение его лица.
— В медицинском центре в Льюистоне, штат Мэн, — сообщил он. — Ты что-нибудь помнишь?
Я сглотнула.
— Помню, что в меня стреляли.
И что моего клиента убили на моих глазах… но в этом я не собиралась признаваться.
Читать дальше