Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

Босая заметила это, посмотрела мне в глаза, я ненавидел её за эту привычку — смотреть прямо в глаза, не давать увернуться, лишить права на размышление, надежды на оправдание.

«Я тебе не верю, — сказала она разочарованно. — И ты не веришь мне. Не веришь во всё это, в нашу борьбу, не веришь в справедливость. Ты будешь со мной только до того момента, пока не пройдет твое наваждение».

Гуди, гуди, моя белая муха. Я слабо замахал руками, но Босая скривила губы: «Молчи уже… Я права. Просто ты потерял голову. Лучше найди её, а то будет хуже. И иди к своим, пока не поздно».

Я умоляюще схватил её за ногу, она лениво оттолкнула меня и снова начала сверлить своими мушиными зрачками: «Что-то слишком уж ты наслаждаешься, у тебя на морде всё написано, мой милый шпион. Нужно немного почистить эту позолоту, что там под ней? Девки, смотрите, у него слеза течет».

Все сбежались взглянуть на слезу. Только Люба осталась стоять у окна: она делала вид, что не узнаёт меня, а может, и правда не узнавала. Она смотрела вниз, а внизу стерегла достойных мужей и добродетельных женщин её любовь. Джек Подрочитель — пошутил как-то Павлюк, познакомившись с этой девкой. Пошутил тихо — вдруг услышит?..

«Джек Потрошитель тоже однажды плакала, — сказала Босая громко и звонко, как пощечину мне залепила. — Только на эти слёзы никто не бегал посмотреть, и никто не утешал её, никто не давал ей шанса уйти, отказаться, никто не позволил ей выбирать…»

…Была ночь, и две девушки ехали на такси домой… По большому городу, залитому огнями. Такому большому, что если бы они пошли домой пешком, то пришли бы только утром…

Таксист был не очень стар, но и не молод, обычный такой добродушный мужчина, который постоянно бормотал под нос какую-то песенку. Лица его они не видели, тёмное пятно в зеркале заднего вида, только глаза блестели в свете городских огней, огни проносились мимо, машина ехала быстро, проспект был пуст. Девушки сидели на заднем сидении, плотно прижавшись друг к другу, потому что было прохладно, и им было хорошо, так хорошо, что не хотелось разговаривать, не хотелось никакой музыки, не хотелось ничего лишнего, только ехать в этом такси и чувствовать, что скоро они будут дома.

Иногда у таксиста начинала говорить рация, усталым, ночным женским голосом, хриплым, неразборчивым, рваные слова, равнодушные интонации, как по радио. И это тоже было частью ночной поездки — слышать этот загадочный женский голос и чувствовать себя пассажирками, случайными участницами удивительной игры…

И в это мгновение одна из девушек взяла вторую за руку. Не потому, что им важно было показать миру, что они вместе — а потому, что ночь была прекрасна, полна сюрпризов и разноцветных стёклышек, которые светились в окнах и разбивались насмерть, стоило машине промчаться мимо очередного нависшего над землёй дома…

И вот они взяли друг друга за руки. Просто взялись за руки. И одной из девушек показалось, что таксист им подмигнул. А второй — что он улыбнулся. Как он мог заметить их руки? Но вполне возможно, что не было ничего, ни улыбки, ни подмигивания, ведь лица его они не видели, только тёмное пятно, и это пятно через минуту сказало, отвернувшись к окну: «Да вы, девчонки, не переживайте. Всё нормально. Вы из этих, да? Или чисто меня подразнить?»

Девушки не знали, что им ответить, и со стыдом поняли, что они нервно смеются. Тонко, нервно и совершенно по-девичьи.

«Вижу, что из этих, — удовлетворённо сказал таксист. — Лесбияночки. Я таких возил уже. У вас же какой-то свой клуб был, да? Закрыли, да?

Нет, я нормально отношусь. Если девчонка с девчонкой — это ничего. Красиво даже бывает…»

Он подождал ответа и постучал пальцами по рулю. Машина свернула с проспекта налево и теперь стояла на красный, на переходе — абсолютно пустом.

«Может, вам музычку включить?»

Включил. Ночь стремительно опала куда-то, под колеса, под сиденья, которые вдруг сделались такими жёсткими. Осталась одна тьма — и пронзительные огни, которые больше не радовали глаз, а кололи глаза, как свет ламп. Тысяч неуютных ламп. Город остановился, замер, выставив повсюду ограждения.

Такси снова тронулось.

«А как вы вообще жить собираетесь, а, девчонки? Нет, мне интересно просто. Вот зачем вы живете на свете? Во всём какой-то смысл есть, а у вас? Нет, не хотите, не отвечайте, мне-то что, я вас отвезу — и у каждого опять своя жизнь, свои проблемы…»

Такси замедлило ход, деревья заполнили машину своими тенями, девушки уже не видели лиц друг друга, были только руки, сцепленные так сильно, что даже если бы они хотели, то не могли бы их разомкнуть.