Уильям Грин - Чемодан для Спенсера

— Можешь держать пари, что верю. Я взлетал к звездам и больно падал вниз, поэтому знаю, что выживают лишь эгоисты. Единственная беда, что я понял это слишком поздно. Поэтому у меня и нет своей кинокомпании, как у большинства парней моего возраста. Вот почему я на склоне лет гоняюсь за эпизодическими ролями, как бредящий сценой мальчишка, убеждая себя, что вот на этот раз все повернется как надо.

— Это в самом деле для тебя так много значит?

— Тому, кто там не был, этого не понять. Однажды получив все это, а потом потеряв, начинаешь жить, словно в изгнании.

Шери положила свою ладонь на его руку.

— Бишоп все уладит к нашему приезду в Рим.

— Надеюсь, — мрачно сказал Спенсер.

— Ну, а все эти шутки с аморальностью, — произнесла Шери, подмигнув, — я думаю, они ничего не значат.

— Скорее всего нет, — вздохнул Спенсер. — Но моя старозаветная натура снова ополчается на меня. Лучше это для рекламы или нет, но просто не хотелось, чтобы меня упоминали как растлителя малолетних.

— Бишоп обещал.

— Ну тогда поехали? — Спенсер махнул содержателю, чтобы тот принес счет.

— Если тебя это утешит, Бишоп сказал, что он собирается послать навстречу нам в Женеву другого человека, просто для страховки. Но держу пари, к тому времени Ла Роз свяжется с ним.

Ла Роз лежал на секционном столе госпиталя Пресвятой Девы в Дижоне. В комнате рядом инспектор Рошар из дижонской полиции доедал безвкусный казенный завтрак, принесенный ему с больничной кухни, и дожидался заключения патологоанатома. Молодой человек, несвязно бормотавший что–то в комнате наверху, не мог пролить свет на то, что все же случилось на лестнице. Рошар, не желая выглядеть некомпетентным, хотел получить что–нибудь конкретное для сообщения Интерполу в Париж, когда будет звонить им. Судя по бумагам Ла Роза, он был одним из их людей.

Лоскутное одеяло фермерских полей калейдоскопом вращалось вокруг Шери и Спенсера, пока машина спускалась по трудной, плавно изгибающейся дороге, глубоко врезанной в холмы Юры. Они ехали молча, время от времени позевывая, чтобы снять давление на барабанные перепонки.

Наконец посреди высокого плато они приблизились к автотуннелю, прорезавшему скалистый пик, отделявший Францию от Швейцарии. Французский пропускной пункт был размещен рядом с въездом в туннель. Его полосатые, будто из леденца, шлагбаумы были опущены, и часовой в мундире уже стоял перед ними, жестом приказывая остановиться. Таможенник в штатском вышел из домика по другую сторону въезда.

Часовой остался стоять, настороженный и зоркий, перед шлагбаумом, держа руку на кобуре. Таможенник медленно обошел машину, проверяя номера. Наконец он подошел к окошку Спенсера и заглянул внутрь. Он был невысок и смугл, с напряженным жестким лицом и пронзительными черными глазами.

— Вы покидаете Францию, — сказал он. Интонация его была такова, что Спенсер не мог решить, задал ли он вопрос или процитировал строки из официального уведомления.

— Да, — ответил Спенсер, надеясь, что ответ подходит к любому из вариантов, — мы покидаем Францию.

— Будьте любезны показать мне ваши паспорта, — сказал человечек, между тем как его глаза с заученным безразличием обежали внутренность машины.

Спенсер протянул слегка подлеченный паспорт Бернадетты и свой собственный.

— Есть что–нибудь, не внесенное в декларацию? — спросил чиновник, перелистывая странички паспортов.

— Нет, — ответил Спенсер.

— Будьте любезны пройти со мной, — человечек отворил дверцу машины со стороны Спенсера.

Спенсер изумленно взглянул на него.

— Что–то не в порядке?

— Прошу. — Таможенник вежливо поклонился и указал в сторону поста, но сейчас в его голосе, несомненно, звучала повелительная нота.

— Я не понимаю... — начал было Спенсер.

— Этот человек хочет, чтобы мы прошли с ним, Рой, — произнесла Шери сквозь стиснутые зубы. — Давай не будем спорить.

Спенсер и Шери вылезли из машины и последовали за таможенником на пост.

— В последние недели случались некоторые нарушения, — любезно объяснил тот, когда они входили в домик. — Вы должны извинить нас, но мы были проинструктированы касательно соблюдения определенных процедур.

Комната была площадью всего в девять футов, с голым деревянным полом и стенами мышиного цвета, украшенными только официальным фотопортретом президента и календарем с перечеркнутыми датами. Темный лакированный стол конторского образца, заваленный блоками официальных марок и бумагами, занимал середину помещения. Позади стола закрытая дверь вела в то, что могло еще поместиться в этом крошечном сооружении — в склад или туалет, или комбинацию того и другого.