Уильям Грин - Чемодан для Спенсера

Дежурный свет мигнул и погас. И в темноте раздавалось только всхлипывание молодого человека — в кляп, словно в подушку.

Беспощадное тиканье будильника становилось громче с каждой минутой. Спенсер и Шери Уокер лежали без сна каждый в своей кровати. Вторжение Пола Хендерсона разрушило колдовство момента. Спенсер вздыхал и ворочался. Удобно устроиться не удавалось. Он был слишком возбужден, чтобы спать. Шери тоже не могла уснуть. Движения Спенсера заставляли бодрствовать и ее. К тому же ее беспокоило состояние его рассудка. Спенсер согласился, потому что Бишоп убедил его в минимальной опасности. А сейчас, после столкновения с юношей, Спенсер мог дать задний ход.

Скрипели пружины, шуршало белье. Спенсер вдруг сел. Шери видела его темный силуэт, согнувшийся на крае кровати спиной к ней, ногами на полу. Его угловатые плечи поднялись и опустились во вздохе. Он вздрогнул, будто в ознобе. И она выскользнула из–под своего одеяла.

Спенсер ощутил движение сзади. Он обернулся и увидел Шери, стоящую в узком проходе между кроватями, мягко освещенную светом, просачивающимся из–за прикрытых штор. На ней была коротенькая сорочка, которую она надела в постель, — ноги обнажены, грудь свободна, бедра ничем не стеснены. Лицо девушки было тревожным.

— Прости меня, — извинился Спенсер. — Я не хотел тебя разбудить. Иди спи. Я буду тихо. — Он снова отвернулся и мрачно уставился в темную стену.

Он почувствовал, как прогнулся матрас, когда Шери встала на колени рядом с ним, и ее руки, тонкие и удивительно сильные, начали разминать сведенные мышцы между плечами и затылком. — Голос ее был тихим и успокаивающим.

— Не надо огорчаться, — сказала она. — То, что случилось сегодня вечером, — это простой прокол. Бишоп не мог его предусмотреть.

Он с благодарностью принял ее утешения.

— Знаешь, меня просто никогда не били. — Он говорил, как глубоко уязвленный и встревоженный человек. — Сто притворных драк перед камерой, и все равно я никогда не знал, что такое быть избитым.

Умелые руки Шери продолжали трудиться.

— Такое мерзкое столкновение, онемение похуже боли. Сознание, что кто–то и вправду хочет тебя изломать... Все эти поединки... Я никогда не понимал, что за всем этим... — Он опять содрогнулся.

Шери была тронута наивностью Спенсера. Ей стало стыдно за то, как они используют его, и за свою роль в этом деле, хотя она и знала — другого выхода нет. Она прижалась к нему, утешая и защищая.

— Ты сказала, что Бишоп не мог предусмотреть того, что случилось сегодня, — сумрачно сказал Спенсер. — Может быть, случится еще что–то, чего он не сумел предусмотреть?

Шери дотянулась до его груди и, расстегивая пуговицы рубашки, пробралась пальцами внутрь. Спенсер повернулся в кольце ее рук, и его пальцы скользнули под ее сорочку. Она подняла руки, давая ему снять сорочку через голову. Когда он увидел ее обнаженной, у него перехватило дыхание. Вытянув руку, он обвел ладонью очертания ее тела. Шери взяла его лицо в ладони. Спенсер дернулся.

— Сюда он меня и стукнул, — пожаловался он.

Она наклонилась, приближая губы к его здоровому уху, и шепнула:

— Ш-шшш... Надо тихо-тихо. У Ла Роза здесь микрофон.

Когда зазвенел будильник, одеяла валялись на полу, а пижамы были разбросаны. Они лежали в углублении матраса — ее спина к его груди. Ягодицы девушки уютно устроились на чреслах Спенсера, а его рука крепко обнимала ее.

Ресницы Шери затрепетали; она повернулась набок и лениво потянулась. Будильник исходил звоном, пока ладонь Спенсера скользила маленькими кругами по ее шелковистому животу, и она томно поворачивалась влево-вправо; его ладонь отыскала ее груди, напрягшиеся в ожидании; указательный палец нашел кружок ее тугого соска и принялся описывать ленивые круги по самому его основанию.

— У нас нет времени... — прошептала она, пока ее пальцы взъерошивали его волосы. Но лицо уже пылало, веки отяжелели, и бедра начали раскачиваться.

Капелька слюны собралась в уголке ее рта, и он поцеловал ее туда. Рука Шери двинулась по его телу, пока не добралась до паха и не ощутила, что там все уже напряжено и пульсирует. Тогда она открылась ему. И он вошел в нее.

Они любили друг друга жадно, молча, и все было еще утонченней из–за этого согласного молчания даже в момент последнего взрыва и облегчения. Они любили немо, давая только своим телам выразить то, что они чувствовали, потому что решили, что Ла Розу с его наушниками не стоит вникать в их секрет.