Николай Иванов - Тот, кто стреляет первым

– Но, милый, – тронул Орлика Палаш.

– Баю-баюшки, баю…

– Вика, милая, все. Все уже.

– Не отдам…

«Отдашь!» – ухнул рядом разрыв.

Комья земли за спиной – как падающие яблоки в домашнем саду.

Для непонятливых повторилось едва ли не над ухом:

«Отдашь! Отдашь!!»

«Да-да-да-дааааа» – шавкой из подворотни подтявкнула господам артиллеристам дробненькая пулеметная очередь.

И вдруг озарение: какое же это счастье – оказаться во время обстрела на кладбище! Любой холмик – бруствер, памятник – стена каменная. Копачам вообще сказка: скатились в самими же вырытую могилу-окоп в седьмом ряду нового, всего лишь неделю назад открытого для захоронений, участка. Готовили могилочку для дитяти, лишней земли не захватывали, а вот, поди ж ты, легко втиснулись вчетвером.

– Баю-баюшки, баю…

– …юююююю… – передразнила мина-«крылатка».

Не ведала, дуреха, что от самой полетят клочки по закоулочкам, едва коснется земли. Иначе не насвистывала бы, а выла по-бабьи, изо всех сил удерживая себя в воздухе. А еще лучше – вернулась бы к тем, кто снаряжал ее, как поясом шахида, хвостовым оперением. Кто погладил выпуклые, в 120 мм, бедра, но тут же предал, разжав пальцы и опустив в тесное, темное, пропахшее гарью жерло ствола. И все ей окончательно должно было стать понятным, когда обожгло, возгорелось там, где шел элегантный, как у балерины, крылатый подол пачки.

Но обманула, дала ей передышку неведомая сила, выбросившая обратно мину из тесноты и гари да в голубой простор: летай, глупое чудушко, радуйся бабочкой единственному дню своей жизни. Смотри, как сияет в небе крест, взбежавший на цыпочках по куполу кладбищенской часовенки в самую высь. Забудь, что он всего лишь прекрасный ориентир для минометчиков, что именно от него делают поправки в расчетах для меткой стрельбы. Но простухе-дурехе и самой глаз не отвести от золоченого, парящего среди облаков Ивана-царевича, распахнувшего навстречу руки. Ох, для жаркой, желанной ночи!

Только вышла незадача: в последний миг ослепились ее глаза золоченым бликом. От неожиданности ненароком на мгновение вильнула «крылатка» хвостом и – вот как бывает – разминулась с судьбой! А может, это те, кто последними сжимал ее тугие бедра, кто передавал из рук в руки от снарядного ящика до ствола, думал не о вознесенных в небеса принцах, а о копошащихся, выползших наружу из шахт «медведках»? Только что шли из забоя рабочим классом, донбасским пролетариатом, защитничками Новороссии! А при первых же выстрелах вжались в землю так, что сами превратились в кладбищенскую пыль. А мины для того и шлют в поддержку горячих, но зачастую бестолковых при бое в населенном пункте голов снарядов и пуль, что могут падать на противника сверху. И тут уже ни в какую щель не забиться «колорадам», потому что заложен конструкторами миномету великий принцип войны: «Выстрелил – и забыл». В смысле – тех, по ком стреляли. Ибо уже некого помнить.

– …аюшки-баю…

– Да-да-дааааа…

– …ююююююю…

«Уух, уух» – проснулись, а может, только-только подскочили на подмогу сородичам всегда охочие до драки танки. Вот у кого дури по самые топливные баки. Такие, пока не снесут себе башню или им не настучат из гранатомета по темечку, будут строить из себя ковбоев.

Гудело, свистело, ухало, чвакало, скрежетало – какая же гармония, уважительное равноправие царят в стреляющем оркестре. Все – ради слушателей! Вот тут и крест-ориентир в благую помощь, чтобы могли дотянуться танкисты, пулеметчики, артиллеристы, минометчики своим искусством до каждого зрителя, начиная с первого ряда на кладбище и заканчивая галеркой на шахте. Одна незадача: перебивала, перепевала, мешала восприятию гармонии обстрела заунывная нота от черной сгорбленной тени в седьмом ряду партера:

– Уу-уу-уу-у….

И уж совсем некстати раздалась из могилы музыка Вивальди. Производители мобильных телефонов, оказывается, такие юмористы, такие чудики: вставляют вместо звонка не команды «К бою!» или «Всем бояться!», а музыку итальянского католического священника! Да еще на православном кладбище. Правда, не без пользы: его «Времена года», где волыночка наигрывает «Деревенский танец», подсказали, что сейчас хотя и поздняя, но все еще весна. А уж вы, люди, сами определяйтесь, какого года. И торопитесь, отрывок весенней музыки звучит у композитора всего-то четыре минуты. Если в пересчете на оркестрантов, то это где-то два десятка неспешных снарядов, тысячи полторы пуль, раз пятьдесят «у-ухнуть» и столько же «прою-ю-ю-ю-ю-ю-ю-зить» до звона в ушах. Антракт, конечно, придет, он неизбежен, сам Вивальди в сонете перед началом майской игры записал: «…Быстро иссякает вихрь могучий. Спит пастушок…»