Александр Тамоников - Нетленный

– Куда же мы забрались? – пробормотала Варвара, вернулась на спальное место и завернулась в одеяло. Я забрался в сумку, стал вытаскивать из нее упаковки в пищевом целлофане, увесистый термос, в котором давно все остыло.

– Что это? – безучастно бормотала девушка.

– Кофе в постель, Варвара Ильинична. Сегодня только такой, уж не взыщите…

Дорога до Ржавников была еще хуже, чем до Кундуса. Мы объезжали затопленные жижей ямы, тормозили перед пугающими колдобинами. Возможно, в 69-м, в связи с ТЕМИ событиями, эти дороги и ремонтировали, но в нашей стране они разрушаются за год, что уж говорить о полувековой эпохе?

Пятнадцать верст до Ржавников показались бесконечностью. Дорога тянулась по лесу, пару раз вырывалась в поля, окруженные черной каймой осинников. Ветер ослабел. Закапал дождик, вымыл ветровое стекло и успокоился.

Только к десяти утра мы въехали с запада в Ржавники. Деревня раскинулась в покатой котловине, дно которой тоже вздымалось плавными волнами. Котловина тонула в зелени. Леса сползали со склонов, поджимали старые, скособоченные домишки. На севере и востоке возвышались угрюмые серые скалы. Мы съезжали в котловину, старательно объезжая замаскированные и явные ловушки. Мимо проплывали заброшенные сараи, горы заплесневевшей древесины в лужах.

– Как-то депрессивно, – бормотала Варвара. – Эта планета непригодна для проживания…

Над котловиной клубились седые тучи. Я еще не определился с точным и объективным мнением – пригодна ли для жизни эта «планета». Но электричество здесь было – вдоль петляющей деревенской дороги высились столбы с проводами, некоторые из них с трудом сохраняли вертикаль.

Село за годы своего существования пережило всякое: справа на пригорке стояли заброшенные, обгоревшие дома – обвалились веранды, чернели оконные глазницы. Фундаменты зданий заросли бурьяном, жухлая трава свешивалась с крыш, со стрех над крыльцами. И в самой деревне были пустующие избы – одним не хватало крыш, другие вообще превратились в обвалившиеся шалаши.

От деревни осталась одна улица – она тянулась с запада на восток километра на полтора. Мы тащились по разбитой дороге мимо дощатых заборов, мимо гор песка, столбов электропередач, установленных еще в середине прошлого века. Странные бревенчатые строения без окон, несколько на удивление опрятных изб, заделанных сайдингом.

Над крыльцом приземистой избы выделялась красная табличка – очевидно, оплот власти. Пара строений барачного типа – во дворе мальцы в коротких штанишках гоняли мяч, а над крыльцом одного из бараков значилось: «Средняя школа № 11 Тагаринского РОНО».

Ближе к середине деревни стали появляться люди. Мужик в тельняшке у распахнутых гаражных ворот ремонтировал мотоцикл. Я приветливо кивнул. Мужик задумался и тоже кивнул, изобразив сухую улыбку. Две женщины в платочках сидели на завалинке, лузгали семечки и провожали глазами диковинный «Террано».

«Какая классика, мама дорогая…» – бормотала Варвара. У девушки разболелась голова, она терла лоб ладошкой, морщилась. Окно пришлось открыть – становилось душно. Воздух что-то насыщало: к запахам навоза, сена, ко всему, на что богата русская деревня, примешивалось что-то еще – густое, навязчивое. Это не могла быть повышенная влажность, и все же что-то напрягало, создавало дискомфорт. Возможно, это и была та самая аура, о которой говорила пропавшая Зелинская. Чем глубже мы вторгались в деревню, тем ощутимее делался дискомфорт. Лицо блестело от пота. Варвара покосилась на меня с подозрением.

– Что с тобой, Никита?

– Гипертрихоз, – отшутился я. – Ничего страшного.

– Ты уверен? – Она сглотнула.

– Гипергидроз, – поправился я. Оговорился, не стоит путать повышенное потоотделение с повышенной волосатостью. Потел я часто и обильно, по любому случаю. Жару переносил легко, но испарина при этом хлестала, как из ведра. «Ничего страшного, молодой человек, – однажды, много лет назад, прокомментировал эту особенность пожилой военный медик, – нет худа без добра, как говорится. Люди мучаются, не знают, как вывести из организма токсины, шлаки, всякую гадость, а у вас все само выходит – вместе с потом, с чем вас, собственно, и поздравляю».

Сегодня я снова был в своей тарелке – майка прилипла к спине, щипало глаза. Мы проехали почту, фельдшерский пункт, на крыльце которого курил человек в очках и расстегнутом халате – явно представитель местной интеллигенции. Варвара ткнула меня в плечо, выразительно кивнув направо. Мы проезжали мимо опрятной избушки, окруженной низенькой оградой. Во дворе зеленели качели, песочница, что-то вроде крохотной лианы. «Детский ад» – значилось большими буквами на фасаде. Я не поверил, перечитал. Потом дошло, что потеряли букву. Но желание перекреститься не пропало.