Александр Тамоников - Пуля для карателя

Запыхавшиеся, обливаясь потом, они вывалились обратно в коридор. Маша ждала там с обнаженным пистолетом.

— Прошли проверку? — с усилием сглотнула она.

— Неплохо, — кивнул Иван, — только по физкультуре незачет… — и затрясся в каком-то утробном замогильном смехе.

Из соседнего помещения на цыпочках выбрался Джерри Кембл с загадочной физиономией. Он осторожно прикрыл за собой дверь, словно боялся разбудить того, кто остался в комнате, и как-то застенчиво посмотрел на Ивана.

— Все в порядке? — спросил майор.

Джерри молча кивнул.

— Проверять не надо?

Англичанин помотал головой, облизнул губы. Ладно, попробуем поверить… Скользили дальше, к лестнице. Слева коридор и еще одна лестница — наверх, туда, где в прежней жизни мирные варшавяне приобщались к таинству синематографа. Там нет никого, все внизу… Иван спускался в полумрак, держась за продольные поручни, врезанные в стену. Что там внизу? Полная глушь, и охрана не слышала, что творится наверху? Или все поняли и ждут? Ровная площадка, короткий участок стены, отблески света где-то вдали, откуда доносилось монотонное бухтение. Он вышел на свет… Автоматчик восседал на стуле, забросив ногу на ногу, с наслаждением затягивался какой-то черной тонкой сигаретой. По пространству струился грубоватый, но терпимый запах недорогих сигар. Второй прохаживался за его спиной по коридору. Оба сделали круглые глаза — подвалы глубоко под землей, и они ничего не слышали! Иван выстрелил из «Люгера» — почти в упор! Этот пистолет не так грохочет, как прочие. Ценитель сигарилл (и где достал, интересно?) повалился вместе со стулом, получив две пули в грудь. Второй сбросил с плеча автомат, но схватился за живот, сделал страдальческое лицо, рухнул — сначала на колени, потом ничком…

Еще одну пулю в дверной замок — некогда искать ключи, да и хуже не будет. Снова лестница, еще глубже, спуск загибался по окружности. Единственная лампочка на все помещение. Не подвалы старого доброго Средневековья, но все же — приятного мало… Духота, сырость, плесень на стенах… Подвалы обустроили, разделили пространство у дальней стены на несколько клеток, в каждой ворохи мешковины, какие-то люди… Они ворочались, вставали на колени, слепо щурились. Оборванные, избитые, кровь запеклась на опухших лицах. Трое поднялись, четвертый не шевелился, и из его клетки исходила удушливая вонь…

Прибежал Джерри, он где-то отыскал ключи и загремел замками и засовами. Первые двое еще были ничего, лопотали по-польски, надрывно кашляли. Один приземист, постарше, плоское лицо, под носом кровавые нарывы — усы с мясом выдрали. Второй — высокий, под глазом синяк, волосы слиплись, торчали колтуном, он робко улыбался, пытался заговорить, но кашель забивал слова обратно в глотку.

— Ваши фамилии, панове, скажите ваши фамилии? — упрашивал Иван. Они насилу справились с кашлем.

— Я — Кшиштоф Хаштынский… — извлек из горла бывший обладатель усов. — А мой товарищ — Фабиуш Крынкевич… Вы кто, товарищи? Нас держат здесь два дня. Сразу, как привезли, жестоко избили… Но мы можем идти, можем сражаться…

Он порывался многое рассказать, но Иван пресек его попытки. К черту, всех наверх, думать, как выбираться! Ковальский, Кембл, чего стоим с пустыми глазами? Помогите товарищам! Но те и сами семенили, держась за отбитые почки. Маша бросилась к крайней камере, отшатнулась от резкого запаха. Иван вытащил третьего узника. Он тоже был в штатском и выглядел очень плохо. Ему изрядно отбили все внутренности, он дышал с каким-то пугающим надрывом. Лицо опухло, с трудом вырисовывались щелочки-глаза. Но человек улыбался — это смотрелось жутко, зубов во рту не было, только жалкие огрызки. Застучало сердце, с чего бы это? Он не был уверен, что знал этого человека.

— Здесь мертвый, Иван… — сообщила Маша, пятясь от камеры.

— А я-то думаю, чудится мне… — прошептал узник. — Это сержант Бузина, он умер от побоев, его даже убирать не стали… Остальные тоже не дожили… Иван, не узнаешь, курилка старая?

— Каляжный? — дрогнул голос. — Мишка Каляжный!..

— Сильно изменился, да?

Лучше бы он не улыбался! Иван не верил своим глазам! Так вот почему колотилось сердце — раньше мозга сообразило, что происходит. Он схватил товарища под руку, стал вытаскивать из камеры. Суетилась Маша, что-то радостно чирикала, подпрыгивала от нетерпения, пыталась помочь. Каляжный закричал от боли, подкосились ноги. Иван подставил плечо — иначе рухнули бы все втроем. Боль в отбитых внутренностях не давала передвигаться. Страшная мысль: да он же не жилец! Нет, нельзя так думать, надо вытаскивать, довезти до своих, в Советском Союзе замечательная военно-полевая медицина! Они тащили Каляжного к выходу, он делал все возможное, чтобы им помочь, но только мешал! На лестнице его потянуло в откровения.