Александр Тамоников - Пуля для карателя

Люди из его компании были мрачнее тучи. Они сидели, сбившись в кучку, в тупиковом отростке подземного коридора, как-то пронзительно молчали, курили. Иван присел на корточки напротив, смотрел на них в свете низковольтной лампочки. В главном коридоре было шумно, таскали какие-то ящики, стонали раненые. Он успел привыкнуть к своим людям, не хотелось с ними расставаться. Странная возникала ситуация: далеко не все из них были его единомышленниками, однако он смело мог подставить им спину — а это дорогого стоит. Немка положила голову на колени Маранца — словно в этом не было ничего предосудительного, меланхолично смотрела в пространство. Юзеф сосредоточенно курил, искоса поглядывал на слипшиеся волосы Тельмы. Кембл не моргая смотрел в потолок и что-то шептал, очевидно, высчитывал свои шансы на выживание при том или ином раскладе. Януш вскрыл откопанную в ранце пачку маргарина и ножом размазывал его по галете — собираясь, видно, это есть. Маша Носова спокойно смотрела Ивану в глаза, и при этом у него что-то потягивало в районе левой лопатки.

— Что вам сказать, мои дорогие? — начал он проникновенную речь. — Вы мне тоже не подчиненные, не хочу нести ответственность за ваши жизни. Останетесь у Вруденя — пойму ваш выбор. Но позвольте несколько замечаний. Врудень собрался умирать — это понятно. Все его люди настроены на ту же перспективу. Те, кто хотели сбежать, давно сбежали, спасая свою шкуру. Остались сознательные и убежденные. Если вас подобная перспектива удовлетворяет — не смею возражать. Но есть другой вариант — присоединиться к нам с Марией. Думайте, время есть. Никто не хочет умирать, все хотят жить и добивать фашизм. Дело рискованное, но не безнадежное, как останься вы здесь. Идти вам некуда, немцы заняли весь город. Предлагаю прорыв в расположение советских войск. И с этой минуты я несу ответственность не только за ваше настоящее, но и за ваше будущее. Мы союзники, вам нечего бояться. Тельма может держаться в обозе и никуда не лезть. Мы не воюем с мирными женщинами, ее будущее не под вопросом. Юзеф и Януш могут временно примкнуть к Войску Польскому и с ним войти в Варшаву. Дальше — на усмотрение, я всегда смогу оказать протекцию. Джерри, хм… И не смотри так строго, вы наш проверенный союзник. Никто не предлагает вступать в коммунистическую партию. Прибудет представитель союзных войск при нашем командовании, и тебя с почестями увезут на родину…

— Ага, со всеми воинскими почестями… — пробормотал Кембл.

— Это юмор, — заметил Иван, — а существуют серьезные вещи. Одну из них я тебе и предлагаю. Хорошо, ваша страна — непримиримый противник нашего строя. Мы только временные союзники, пока не разобьем нацизм. Закончите дело — возьметесь за коммунистов. Бога ради — это будет не скоро. Но сейчас, Джерри… Ты же неглупый человек, не фанатик, готовый умереть за амбиции политиков, у тебя семья, уютный домик…

Товарищи думали, размышляли, окутывая коридор прогорклым дымом. Как же трудно, черт возьми, принять единственно правильное решение…

Ночь выдалась тихая, облачная, но без осадков. Дождь пролился еще вечером, затушив тлеющее пламя в развалинах, и по городу стелился едкий запах гари. Улицу Вроцлавскую перегородила баррикада из перевернутых грузовиков, булыжников, вывороченных из мостовой. За баррикадой прятались повстанцы, там были оборудованы пулеметные гнезда, имелось противотанковое ружье. В окрестных домах засели снайперы, контролирующие подходы к баррикаде. Метрах в тридцати от оборонительного сооружения корежились останки подбитого танка, валялся труп в гермошлеме, основательно исклеванный воронами. Пространство до перекрестка полностью простреливалось. Дальше начинались немецкие позиции. Баррикаду пытались брать штурмом несколько раз — оборона выдерживала. В районе перекрестка с Генеральской улицей уже стояли немцы. За укрытиями залегли солдаты вермахта, торчали стволы «косторезов», офицеры передавали команды. На самом перекрестке активности не было. Слева на Генеральской накапливались войска. Харкали грузовики, с бортов, стараясь не шуметь, спускались солдаты. Подъехал, глухо урча, громоздкий танк «Т-V», остановился метрах в тридцати от перекрестка. Что-то назревало…

За пересечением с улицей Генеральской разрушения носили умеренный характер. Взрывы вскрыли теплотрассу, вывернули мощные стальные трубы. Зашевелилось что-то на краю канавы, выскользнул человек, перебежал к соседнему зданию. Вырастали другие силуэты, бежали за ним. Иван шипел: ползком, товарищи, ползком, грязнее уже не станете… Заползали за угол, дальше перебегали двором, через взорванную детскую площадку. И только в кустах на задворках облегченно перевели дух — прорвались, вашу дивизию… Они перебегали по запущенному садику, снова ползли, спустились в овраг на задворках унылых трехэтажек. За спиной разразилась стрельба. Гремели взрывы, надрывались ручные и станковые пулеметы. Ухнуло танковое орудие. Обычно ночью немцы спали, но сегодня решили сделать исключение — прорвать надоевшую баррикаду. Бой за перекрестком Генеральской и Вроцлавской шел отчаянный, с применением всех видов вооружений. И какое-то тоскливое чувство — что именно сегодня повстанцы не выдержат, их сомнут, и немцы растекутся по еще сопротивляющемуся кварталу… «Не надо об этом думать, — твердил про себя майор Таврин. — Это их выбор, а у тебя своя задача. И чтобы люди твои об этом не думали!»