Федор Бутырский - Прокурор для Лютого

Народ пил и жрал, жрал и пил и, наконец, многих потянуло на подвиги и свершения. Девицы, окончательно раскрепостившись, принялись честно отрабатывать полученное от Креста лавье. Одни полезли под стол, дабы продемонстрировать, что они ничем не хуже таиландских малолеток; другие стриптиз; третьи, сдвинув со стола блюда, демонстрировали чудеса лесбийской любви в положении стоя. Оргия, немыслимая даже среди политической элиты времен КПСС, достигла предела разнузданности.

Гости — и татуированные, и нетатуированные — ржали от удовольствия, хлопали себя по ляжкам, живо комментируя происходящее.

И никто из них не обратил внимания, как привычно-невозмутимый официант поставил на свободный от лесбиянок и объедков край стола огромное блюдо, на котором возвышался жареный тетерев. Птица красовалась в оперении — будто бы живая.

Официант, обведя публику прищуренным взглядом, сразу же вышел на кухню…

Спустя какую-то минуту в зале прогремел взрыв — послышались истошные женские визги, звон посуды, стоны умирающих и ругательства. Затем прогремело несколько выстрелов: видимо, собравшиеся так и не поняли, что взрывное устройство было скрыто в жареной птице и потому стреляли наугад. Прогремел еще один взрыв, послабее, а потом все стихло…

Официант, добежав до черного входа, повернул торчащий в замке ключ, и тотчас же в полутемный коридор ворвались человек шесть с короткоствольными автоматами десантного образца. Двое трусцой побежали в холл — через минуту там раздалась короткая очередь; видимо, завалили шкафообразного швейцара.

Остальные бросились в зал.

Взору ворвавшихся предстало незабываемое зрелище: куски человеческих тел, перемешанные с дорогими блюдами, зловонные желтоватые кишки, свисающие с драгоценной хрустальной люстры, мозги, валяющиеся на полу…

Все были мертвы: было бы чудом, если после таких взрывов хоть кто-то остался жив.

Однако неожиданно в углу что-то зашевелилось — один из бойцов, пинком отбросив тонкую белую руку с наманикюренными ногтями, подошел к лежащему ничком старику голливудской внешности и стволом автомата резко перевернул его на спину.

Мужчина агонизировал: кровавая пена пузырилась на его губах, из перебитого горла вырывался тоненький свист…

Автоматчик, грубо раскрыв умирающему рот стволом своего АКСа, нажал на спусковой крючок…

— …что-то не вижу радости в ваших глазах, гражданин Нечаев, — Лютый поднял глаза, усилием воли заставляя себя взглянуть на собеседника; именно для беседы с ним начальник отряда и вызвал зэка к хозяину.

Вот уже полчаса он сидел в кабинете и слушал визитера из Москвы. Огромный, какой-то упругий, словно гуттаперчевый сейф, эдакий мешок, набитый бицепсами, трицепсами и сухожильями, он и на человека был мало похож: скорей — киборг из попсового американского видика. Глаза, глубоко посаженные, неживые, словно лужицы застывшей марганцовки, смотрели на Максима совершенно безразлично.

Одет он был в строгий костюм консервативного покроя, но Нечаев, едва взглянув на этого человека, почему-то подумал: такому куда больше подошли бы скафандр какого-нибудь отрицательного героя из «Звездных войн» или, как минимум, защитный камуфляж.

Визитер из Москвы принес весть столь же невероятную, сколь и радостную до неправдоподобия: с сегодняшнего дня он, Максим Александрович Нечаев, никакой не осужденный, а вольный человек. Специальным указом, подписанным очень высоким кремлевским начальством ему, в порядке исключения, была дарована амнистия.

Впрочем — дарована ли?

Ведь такие подарки не делаются просто так…

Стараясь придать своему голосу спокойствие с явным оттенком безразличия, Лютый спросил:

— Я что-то должен буду взамен?

— Разумеется, — голос столичного гостя был ровен и бесстрастен.

— Кому?

— Человеку, который хлопотал за вас. Человеку, благодаря которому вы становитесь свободным.

Максим, нервно нащупав в кармане сигарету и спички, закурил.

— Вы имеете в виду Прокурора?

— Да, — ответил гость, — я имею в виду человека, известного как Прокурор. Больше вам о нем знать не положено.

— И что я должен буду делать?

— То, что вам скажут, — собеседник поморщился — видимо, он был некурящий и не переносил табачного дыма. — И вообще, советую не задавать лишних вопросов.

— А если я не соглашусь?

— Почему? — этот вопрос немного удивил визитера.

— Ну, потому, скажем, что я теперь свободный человек, и потому вправе сам распоряжаться своей жизнью. Я принадлежу только сам себе…