Сергей Самаров - Два командира

Вот теперь можно было бы и выключить «планшетник», но Радиолов посчитал, что самое время использовать присланную Селиверстовым запись. Подполковник Волкофф в данный момент, после разговора с сержантом Васкесом, находится в смятенных чувствах. Естественно, Лугару не верит ни в какие привидения и прочую нечисть и лучше других понимает, что такое Оборотень. Судя по подслушанному телефонному разговору, такого же мнения раньше должен был придерживаться и сержант, однако на него увиденное произвело впечатление, что не могло не сказаться на мнении подполковника Волкоффа. А тут еще разговоры о сложности устройства базы для пополнения — они обязаны отвлекать мысли и отнимать силы. В дополнение ко всему, вот-вот вернется в деревню сириец с оторванной джинном рукой. Что-то он расскажет после того, как ему окажут необходимую медицинскую помощь? Это добавит смятения в ум Оборотня. А тут еще и звонок от сына. Грубый, навязчивый, неожиданный… Этот звонок можно приравнять к незаметному удару в солнечное сплетение, от которого прерывается дыхание, а порой и сознание теряется.

Понимая все это, Радиолов решил, что подошло самое подходящее время, чтобы добавить подполковнику еще… Прямо в «планшетнике», чтобы не «светить» номер своей трубки, он использовал функцию скрытия номера и, набрав по памяти номер Оборотня, включил первую запись, которая автоматически начнется, когда абонент ответит. Лугару ответил не сразу. Видимо, его смутило, когда определитель номера его трубки написал, что номер абонента скрыт. Но все же решился ответить, очень не громко и осторожно, словно был готов в любой момент отключиться от разговора.

— Hello, there… [29] Hello, there… ( англ. ) — Алло, слушаю…

«Планшетник» среагировал вовремя.

— Здравствуй, отец…

— Здравствуй, сынок! Что это ты надумал мне позвонить? Ночь уже. Ты где сейчас находишься? На службе?

Радиолов нажал кнопку паузы и придержал ее, но вовремя отпустил.

— Я думал, отец, ты уже понял, что мне не идут на служебную пользу твои звонки, и вообще твое желание присутствовать в моей жизни. Потому я и звоню сейчас с чужого номера. Лучше бы ты больше никогда не вспоминал, что у тебя есть сын. Но ты, к сожалению, вспомнил. Мне это принесло много неприятностей по службе. Иметь такого отца — позор для офицера. Но ты вдобавок объявился теперь в Сирии, рядом с моими сослуживцами. И я вынужден сообщить тебе, что иду к тебе. Я, твой сын капитан Сергей Волков, иду к тебе. За тобой иду, чтобы ты больше не мешал мне жить. Ни мне, ни моим детям, ни моим соотечественникам, которые когда-то были твоими соотечественниками. Ты никому больше не нужен. Ты недостоин того, чтобы жить…

И капитан Радиолов отключился от разговора. В «планшетнике» зазвучали гудки. Не чувствуя особого облегчения оттого, что удалось больно уколоть Оборотня, причем уколоть в самый подходящий для этого момент, он выключил «планшетник» и убрал его в карман «разгрузки». Теперь можно было спокойно приступать к своему основному делу, хотя на душе после такой акции, честно говоря, «кошки скребли», словно он ни за что ни про что ударил невиновного человека. Конечно, капитан сделал то, что должен был сделать, но подобный метод ведения боевых действий был для него непривычным и поэтому неприятным.

Капитан поднял автомат и некоторое время наблюдал за тремя американцами и одним сирийцем, которые как залегли неподалеку от кладбища за камнями и двумя растущими прямо из песка тощими кустами, так и лежали там, не решаясь что-то предпринять.

— Ласточкин! Доложи обстановку…

— А что докладывать, командир? Они не брыкаются. О чем говорят там, мне не слышно. Вижу только, что разговаривают. Вот… Только что стали в сторону отползать. Правильно только один первый ползет, остальные задницы к небу задирают. Так и просят, чтобы я им туда пулю послал.

— Первый, это тот, что по телефону разговаривал?

— Он самый.

— Это сержант Васкес. Он много лет вместе с Оборотнем воюет. Опытный парень. С ним осторожнее. Они сейчас пойдут колодец проверять. За часовню поползут.

— Нет, командир, они остановились. Светящиеся столбы стали в их сторону сдвигаться, словно не пускают их к часовне, путь преграждают. О! Умничка какой!

— Что такое?

— Сержант, похоже, или устал, или отвага в нем проявилась, может, самолюбие взыграло. Встал сначала на карачки, потом в полный рост. Что-то своим людям сказал и осторожно в сторону столбов ступил… Винтовку поднял. Медленно подходит. Шаг правильный, скользящий. На полной ступне держится. Готов в любой момент маневр совершить, на него же столб уже «наезжал». Опять!