Николай Прокудин - Последняя обойма

Увы, но в эти напряженные минуты веры в спасение у него прилично поубавилось. Воронов хоть и продолжал вслушиваться в небо, но делал это скорее машинально. Вчера после удачного катапультирования и приземления на склон хребта его не покидала уверенность, что с минуты на минуту примчится транспортная «восьмерка» под прикрытием двух боевых «полосатых». Да, погодка подвела, но он сам был опытным вертолетчиком и поступил бы именно так: аккуратно провел бы группу в заданный район на минимальной высоте впритирочку к нижнему краю облачности; а в районе нашел бы своего пилота по сигнальным ракетам.

Главной проблемой в однообразии горного рельефа был поиск человека, а процессы эвакуации и возвращения домой сложностью не отличались. Любой нормальный вертолетчик, если он не был таким неумехой, как парторг Соболенко, притер бы одно колесо винтокрылой машины на край уступа и принял бы на борт пилота. Дальше последовал бы взлет с резким набором высоты, нырок в облака и… прямиком на дальний привод родного аэродрома.

В идеале все было именно так. На самом же деле на пути осуществления этого замечательного плана имелся ряд барьеров.

Первый из них — руководящие документы, регламентирующие летную работу. Война войной, а взысканий и прочих неприятностей никто из командования получать не хотел. На вылет в погоду ниже прописанного в документах минимума требовалось индивидуальное разрешение. Разрешение — это подпись с расшифровкой. Подпись — это личная ответственность. Ответственность — это наказание в случае неудачи.

Вторая преграда — бюрократия, волокита, отсутствие должной связи и быстрого взаимодействия. Все вышеперечисленное было в нашей армии извечной бедой. Даже если командира от подчиненного отделяла тонкая межкабинетная перегородка, с момента отдачи приказа до его выполнения могло пройти несколько суток. Менталитет, мать его.

Наконец, третьей и самой серьезной преградой, по убеждению Андрея, являлась личность командующего ВВС 40-й армии генерал-лейтенанта Филатова. Едва познакомившись с ним, он понял: для этого вытесанного из гранита человека законов, документов, авторитетов и здравого смысла просто не существует; здесь все решалось по одному его взгляду, жесту или слову.

Так он думал, не спуская глаз с моджахедов и поглаживая холодный металл готового к бою автомата.

Минут десять или чуть более на узкой площадке было спокойно. «Духи» расползлись по ней и старались максимально восстановить силы в отпущенное для привала время. Кто-то, опустив голову, неподвижно сидел на больших валунах. Кто-то поглощал простенькую пищу афганских бедняков: пресные лепешки или болани — большие пирожки с начинкой из тыквы. Кто-то беспрестанно жестикулировал и громко разговаривал, обсуждая неизвестные Воронову проблемы. Именно такая компания громкоголосых говорунов и расположилась ближе всех к пещере.

Поначалу это жутко напрягло. Поглаживая оружие, летчик даже подумывал о том, чтобы первым открыть огонь и положить этих «чертей». Однако «черти», споря и покрикивая, во всем остальном вели себя сдержанно. И Андрей слегка успокоился.

Однако спокойствие длилось недолго. В какой-то момент два уроженца Вазиристана вдруг повернулись в сторону разлома и, копаясь в своих бесконечных штанах, прямиком направились справлять нужду. Первый был пониже ростом и не прекращал тараторить. Второй — высок, бородат и молчалив.

Воронов прижался к стенке и поднял автомат. Еще сохранялась надежда остаться незамеченным. Что, если «духи» не захотят пригибать головы, заходить в пещеру и опорожняться в неудобной сгорбленной позе?

Надежда растворилась, когда говорливый снял чалму, подал ее бородатому и прошмыгнул в разлом…

Андрей до последнего пытался не выдавать своего присутствия. В левой руке он держал автомат, правой ухватил край брезентовой сумки и поволок ее, пятясь назад — за угол.

Спрятавшись за поворотом, он очень хотел, чтобы проклятый «дух» сделал свои дела у входа. Но тот упрямо топал по разлому все дальше и дальше. При этом изредка бросал какие-то реплики.

Мозг лихорадочно работал, решая вопрос, как понадежнее устранить незваного гостя. В последний момент, когда тот уже подходил к повороту, Воронов отложил автомат и нащупал правой рукой нож.

С занесенным для удара оружием он замер.

В дальнем конце пещеры было очень темно. Когда Андрей входил в нее утром, то после дневного света в течение минуты глаза не могли разобрать ни одной детали. На это он и надеялся.