Евгений Сухов - Чужой своим не станет

– Видал? – спросил младший сержант Елисеев у Курбатова, когда строй солдат скрылся за плотным потоком машин.

– Печальное зрелище, – уныло отозвался Курбатов.

– Это все, что осталось от одного полка. На войне полк живет неделю.

С левого берега реки Уши немцы были выбиты еще несколько дней назад. Подразделениями НКВД район был очищен от разного рода недобитков – бывших полицаев, лиц, заподозренных в сотрудничестве с немцами, от тех, кто внушал подозрение. Всех их отправили в фильтрационный лагерь для дополнительной проверки, так что зону можно было назвать относительно «чистой».

Но война продолжалась, а потому бдительность терять не следовало. Под контролем находилась площадь около трех километров, через которую проходили два глубоких оврага. Левым песчаным берегом тянулась неширокая, но глубокая речка с мутной глинистой водой. За рекой располагался еще один дозор. Так что, когда Елисеев и Курбатов обходили район по кругу, они нередко сходились с однополчанами, всегда приветливо махавшими им при встрече.

За прошедший час через охраняемую территорию прошли три женщины с корзинами, у двух были аусвайсы, выданные еще немецкими властями, а вот у третьей оказалось предписание, позволявшее находиться в прифронтовой зоне. После недолгого разговора женщин решили отпустить – аусвайсы сейчас у половины местного населения, находившегося в оккупации, и подозревать каждого в сотрудничестве с немцами было бы неправильно. Бабоньки и так натерпелись в оккупации, а тут еще свои будут чинить препятствия!

Дважды пробежали пострелы по своим мальчишеским делам, но с них спрос невеликий: для них запретов как будто не существует вовсе.

Младший сержант Елисеев вспомнил недавний случай, произошедший в соседней части, когда беспризорная пацанва облюбовала место для ночлега на складе вооружения, где, по их мнению, было спокойно и тихо. Караул отловил бедолаг и просто надрал им уши, строго наказав, что, если в следующий раз они появятся на охраняемом объекте, их придется выпороть ремнем.

Бойцы дозором прошли вдоль леса, пересекли заросший осокой и папоротником овраг, вышли к реке, протопали по песчаному берегу и уже напрямую направились к замшелому столетнему поваленному стволу, где неизменно перекуривали во время каждого обхода. Место во всех отношениях удобное: отсюда открывался вид на лиственный лесочек, а еще просматривалось верховье оврага, волнисто разрезавшего круглую поляну, поросшую высокими ромашками.

Молча расположились на бревне, сосредоточенно свернули цигарки и дружно закурили, добавив к лесному чистому воздуху табачного дымка.

– Товарищ младший сержант, а кем вы были до войны? – спросил Курбатов.

Рядовой Курбатов обращался к Елисееву строго по уставу, не забывая, что у старшего товарища имелся немалый боевой опыт.

– Сапожником, – с затаенной гордостью отвечал Елисеев. – И не просто сапожником, а очень хорошим сапожником! Если бы ты знал, какую обувь я буквально с того света вытаскивал! Бывает, придет ко мне какой-нибудь мужичонка. Так и так, говорит, купил я новую обувь, а она мне пятку натирает. Измучился. Хожу и хромаю… Не мог бы ты мне старую починить, я, говорит, в ней пять лет хожу и ни на какую другую не поменяю. А я погляжу на эту обувку, а ее в гроб надо класть и свечку ставить. Ну что тут делать? Приходится уважить клиента. Зато потом он мне так благодарен! Так что в своем деле я – Паганини, можно сказать.

– А кто это такой, товарищ младший сержант?

– Скрипач такой итальянский был. Виртуоз! Я о нем книжку до войны читал. В моих руках любая обувь заиграет! Меня ведь хотели сначала к «бездельникам» определить, в сапожную мастерскую. Да я отказался. На передовую хотел. А кем ты до войны был?

– Пастухом, – отвечал Курбатов, – лошадей пас. Нравились они мне. Сам я с Южного Урала, из Башкирии.

– Вот оно как… А после войны кем будешь?

– Председателем колхоза, – уверенно проговорил Курбатов.

– Только ведь для этого учиться много нужно.

– А я учебы не боюсь, я люблю учиться.

– Ты осилишь, – поддержал младший сержант, – выучишься, а там и председателем колхоза станешь.

Неожиданно поблизости хрустнула ветка, и из-за кустов на них вышли два красноармейца и капитан, сопровождавшие двух военнопленных в немецкой форме – крупного лейтенанта с мускулистыми руками и рядового – худенького, жилистого, с остроносым лицом.

Побросав цигарки, Елисеев с Курбатовым мгновенно вскочили с места, наставили на подошедших автоматы: