Евгений Сухов - Чужой своим не станет

– Стой! Кто идет?

Шедший впереди капитан доброжелательно улыбнулся, показав крепкие белые зубы.

– Ага, пост! Все правильно, нас предупреждали. Два дня плутаем. – Соблюдая дистанцию, он вытащил из нагрудного кармана гимнастерки документ и продемонстрировал его дозорным: – Капитан военной контрразведки СМЕРШ Одинцов. – После чего сложил удостоверение и аккуратно упрятал его на место. Продолжая доброжелательно улыбаться, обратился к Курбатову: – Ты автоматом-то не шибко тряси, а то он и пальнуть может… А вот предписание начальника управления СМЕРШ Первого Белорусского фронта генерал-лейтенанта Зеленина. А в нем отмечено, что всем военнослужащим надлежит оказывать группе капитана Одинцова всяческое содействие.

– Разрешите взглянуть на документ? – попросил младший сержант Елисеев.

– Ваше право, товарищ младший сержант, – охотно согласился капитан. – Пожалуйста!

Елисеев взял удостоверение. Внимательно его осмотрел. Ничего такого, что могло бы насторожить. Печать четкая, просматривается каждая буква; подпись на месте – размашистая, угловатая, именно так расписывается генерал-лейтенант Зеленин.

Елисеев вернул предписание, капитан аккуратно свернул его и положил обратно в нагрудный карман.

Что-то во внешности жизнерадостного капитана младшему сержанту Елисееву не понравилось. Ощущение было на уровне инстинкта, что позволяет распознать в хаосе вещей серьезную опасность. Но оно незримо ускользало, за него невозможно было зацепиться. А может, все дело в холодно-надменном взгляде, с которым смершевец посматривал на бойцов? Все это – субъективно, тут дело в другом… У всех пятерых – чистые сапоги, как будто они только что вышли из реки! А ведь офицер сказал, что они два дня по лесам плутают, за это время обувь должна была изрядно испачкаться. Кругом ведь грязь да болота!

– Ну что, прощевайте, – бодро произнес капитан и кивнул слегка отставшей группе. – Чего застыли? Идем дальше.

– Товарищ капитан, а откуда вы этих немцев ведете? – спросил Елисеев, заставляя смершевца приостановиться.

– Какой же ты все-таки нудный, боец, – с веселой усмешкой отреагировал капитан Одинцов. – Это, конечно, военная тайна, но тебе могу сказать… примерный район. Двадцать четвертый квадрат. Сигнал поступил о парашютистах… Хорошо вовремя подошли, а то они могли бы и уйти. Тогда пришлось бы по всему фронту их разыскивать! – кивнул он на двух унылых фрицев, находящихся под охраной автоматчиков. – Правда, третьего застрелить пришлось, уж слишком прыткий оказался.

Бумагу капитан Одинцов продемонстрировал серьезную, позволявшую ему действовать в пределах всей прифронтовой зоны. В какой-то степени такая дозволенность была оправданна оперативной необходимостью, потому что выслеживать и выискивать диверсантов приходится во всех квадратах.

Немцы стояли смирно, терпеливо ожидая окончания разговора, торопиться им было некуда.

– Вот только я чего-то не пойму, товарищ капитан, а чего это им вдруг десантироваться в немецкой форме? Тут ведь давно немцев нет. Зона-то прифронтовая, не шибко в ней походишь. Раньше Абвер похитрее действовал.

– И сейчас там не дураки сидят. На них маскхалаты были, только потом мы их сняли… Со своими они хотели связаться, что сейчас в котле в глубине Полесья запрятались. На самолете их хотят вытащить. Вот до штаба армии доведем, там с ними поговорят, как нужно. Чего встали? Самойлов, – обратился он к стоявшему впереди красноармейцу, – топай давай! Не до вечера же нам здесь прохлаждаться.

– Товарищ капитан, – продолжал стоять на пути группы младший сержант. – А вы хорошо этих диверсантов осмотрели?

– Конечно. Первым делом. А что такое?

– У офицера в правом кармане гимнастерки что-то оттопыривается. Не иначе оружие.

– Етит твою! Самойлов!

– Я, товарищ капитан! – бодро отозвался красноармеец.

– Ты у меня под трибунал пойдешь! Ты обыскивал фрицев? Что у него там в кармане?

– Кажись, записная книжка, я проверял.

Неожиданно немецкий лейтенант быстро сунул руку в карман и выстрелил через гимнастерку из пистолета прямо в грудь младшему сержанту. Елисеев дернулся будто от сильного удара, отступил на шаг с тропы в густой папоротник и упал, выпуская из рук сразу потяжелевший автомат. Рыжков швырнул кинжал, спрятанный в рукаве гимнастерки, в рядового Курбатова, стоявшего немного в стороне. Узкое жало стилета, не встретив сопротивления, вошло в шею. Вцепившись обеими руками в ручку кинжала, словно собираясь выдернуть из горла стальную занозу, Курбатов на некоторое время замер, осознавая неизбежность произошедшего. А еще через секунду ноги, не в силах больше держать потяжелевшее тело, подкосились, и боец рухнул на торчащий рядом куст. Сухо и протестующе затрещали поломанные ветки, принимая на себя безвольное мертвое тело.