Евгений Сухов - Чужой своим не станет

– Прямо сейчас, – отвечал капитан Романцев.

Полковник Русовой довольно улыбнулся:

– Чувствуется школа Георгия Валентиновича. Хорошо! Подберу команду разыскников. Разведчики не подведут! – И, посмотрев на часы, добавил: – Через полчаса они будут здесь!

Обильная роса заискрилась серебром на широком поле под лучами выглянувшего в еловом распадке солнца. Тяжелые капли пригнули к земле луговую траву.

Фронт находился далече. Стояла звенящая утренняя тишина. В двадцатипятикилометровой полосе посторонних быть не должно, местное население, сославшись на военное положение, выселили, оставались лишь немногие: старухи, которым просто некуда податься, да бабы с детьми – этим непросто отыскать другое жилье.

Вся полоса действовала в системе заградительной службы: просто так в нее не войти, и выйти тоже без соответствующего предписания невозможно. На всех дорогах и перекрестках устанавливались контрольно-пропускные пункты, в усиленном режиме работал гарнизонный патруль, в местах возможного появления лазутчиков и немецких агентов скрывались дозоры и секреты. Каждый человек, находящийся во фронтовой зоне, должен был иметь при себе соответствующее разрешение, заверенное комендатурой. В случае отсутствия такого документа неизвестного отправляли в фильтрационный лагерь, а там следователи военной контрразведки скрупулезно выясняли, что это за человек – диверсант, дезертир или просто бедолага-боец, по недоразумению отставший от своей части, и что ему понадобилось в закрытой зоне.

Младший сержант Елисеев и рядовой Курбатов служили во втором запасном пулеметном полку, дожидаясь скорой отправки в маршевые батальоны, в составе которых предстояло двинуться на фронт для укомплектации потрепанных боевых частей. Армейские будни проходили в утомительной муштре, чередующейся с учебными занятиями и караулами. Едва ли не единственной отдушиной в этой рутине оставались дозоры в лесной полосе, выставляемые далеко от жилья, на путях возможного передвижения противника.

На фронте установилось некоторое затишье, и за все время несения дозора обнаружить что-либо подозрительное не удавалось. Так что эту часть армейской службы бойцы воспринимали как небольшой отдых.

Радовала природа: над головой шелестели кроны могучих деревьев, без умолку многоголосо заливались лесные птахи. Ни командного окрика, ни построений на плацу – ничего такого, что могло бы испортить настроение. Знай окуривай дежурство крепким табачком. Главное, чтобы с погодой повезло, чтобы дождь не нагрянул: спрятаться особенно некуда, а плащ-палатка спасает не всегда.

Младший сержант Елисеев попал в запасной полк после ранения в ногу, а Курбатов был призван с Южного Урала и с особой горячностью рвался на фронт. На его вопросы о передовой Елисеев только хмурился и глухо отвечал:

– Навоюешься еще, – и негромко добавлял: – Если, конечно, в первом бою не убьют.

Вчера вечером по разбитой грунтовке тягачи увозили побитую технику: танки с поломанными и пробитыми башнями, гнутые лафеты пушек, сгоревшие машины и много всего такого, что можно было назвать металлическим ломом – все обожженное, закопченное, помятое, расплавленное. А ведь совсем недавно оно стреляло, гремело, сеяло смерть, выглядело устрашающим. Сейчас же было раздавлено, убито, сломлено безо всякой надежды на воскрешение. Бронированный металл волокли на переплавку, чтобы дать ему жизнь в новом обличье.

За разбитой закопченной техникой следовала на переформирование редкая колонна уцелевших бойцов. От прежнего шика, с каким они двигались на фронт в маршевых ротах, не осталось и следа. Прожженное и пропахшее порохом обмундирование выглядело основательно потрепанным. Усталые, с почерневшими небритыми лицами, они едва волочили ноги, мечтая об одном – ухватить для сна хотя бы пару часов. Из полевого госпиталя на дребезжащих полуторках в сопровождении милосердных сестричек вывозили тяжелораненых.

В какой-то момент поредевшая в боях колонна поравнялась с маршевым батальоном, браво шедшим на передовую. Солдаты, одетые в новенькое обмундирование с шинелями через плечо, вдруг неожиданно оборвали праздный смех и приглушили разговоры. С тревогой вглядывались они в измученные, замыленные лица бойцов, шедших на переформирование. Каждый из них невольно примерял к ним собственную судьбу. Удастся ли уцелеть в такой передряге, где горит и плавится даже железо?