Глеб Исаев - Возвращение [СИ]

— Говорил я, Мария Игнатьевна, не стоит с "криминалом" дел иметь, все испоганят. Булыжник какой-то прислали. А этот стоит, глазами лупает, — он ткнул толстым пальцем в сторону Георгия.

— Погоди, Николай, сейчас разберемся, — хозяйка внимательно осмотрела камень. — Нормальная заготовка, мне кажется, хотя… скульптор пусть глянет, он разберется. — Вдова глянула на Георгия. — Этот, что ли, привез?

Тот молча кивнул.

— Вот что… Как тебя звать? Георгий. Пока суд да дело, пока скульптор определится, здесь подождешь. Если все нормально, вопросов не будет. Отправим с почетом, а коли нет. Сам своим хозяевам расскажешь, почему мы им оплату придержали. А чтоб не скучно было, по хозяйству поможешь.

— Распорядись там, Николай Григорьевич, — она тяжело вздохнула и, не глядя больше ни на кого, пошла в дом.

— Мария Игнатьевна, да вы что? — неожиданно громко изумился охранитель. — Неизвестно кого в доме держать? Урку?

— Вы бы хоть со мной посоветовались, — возмущенно добавил он.

— Раньше надо было советы давать, Коля, — на ходу бросила хозяйка. — Теперь-то чего уж… Рубаху на груди рвать… Все, я сказала. Пусть живет.

В голосе убитой горем женщины мелькнула грозная нотка.

Николай Григорьевич смутился, воровато глянул на невольных зрителей и пожал плечами, примиряясь с неизбежным.

— А вам что тут, цирк? — сорвал он злость на прислуге, едва дверь в дом затворилась. — Дел нет? Так я найду, — он грозно уставился на дворню. Под тяжелым взглядом главного цербера народ задвигался и потянулся прочь.

— Так, первый акт сыгран, — произнес он, когда народ со двора разошелся. Теперь твой ход, читай роль, готовься. Завтра начнешь работать.

Он вдруг засопел и сердито обернулся к машине: — Эй, Семен, ну-ка иди сюда.

— Слышал, что мадам приказала? Отведи это чудо во флигель, размести и покажи что к чему. Будет пока за… — тут он на секунду задумался, — садовника еще не нашли? Вот пусть его комнату и займет. Всё, свободны.

Георгий осмотрел небольшое, но довольно уютное помещение. Кровать, телевизор, холодильник и множество других электроприборов, названия которых он не знал, и потому смотрел на обтекаемые формы утыканных разноцветными кнопками агрегатов с некоторой опаской.

Изучение личного дела оставило в душе двойственное чувство. Неведомый сиделец, поучаствовавший в годы своей буйной молодости в десятке лихих налетов на инкассаторские машины и хранилища сберегательного банка, рисовался в таких мрачных красках, что исполнять роль подобного упыря было противно. С другой стороны, и этого Георгий не мог не признать, финт опытного агентуриста, подъедающегося на вдовьих хлебах, вполне мог иметь успех. Давно известно, чем больше ложь, тем легче в нее верят люди.

Поэтому, отбросив сомнения, Георгий принялся терпеливо заучивать основные вехи новой биографии, а закончив, легкомысленно засунул текст легенды под матрас.

Начал свою трудовую деятельность он с обхода своих будущих владений — большого, довольно мрачного, запущенного парка. Впрочем, возможно, такое впечатление создавало отсутствие листвы и глубокий снег, лежащий между деревьев.

Заканчивая осмотр, он отыскал в сарае старый, с ручкой, отполированной длительным употреблением, топорик. Припомнив заученную легенду, Георгий заботливо обмотал ручку синей изолентой и принялся терпеливо чистить запущенный инструмент точильным камнем.

Насвистывая сквозь зубы мотивчик старой песенки, с характерным названием "Гоп со смыком", и не забывая периодически сплевывать на лезвие, он с тайным удовлетворением ловил на себе опасливые взгляды пробегающей мимо обслуги.

Исполнив ритуал, Георгий обул найденные в том же чулане старые яловые сапоги, предварительно начистив их до зеркального блеска. Критически осмотрев себя в зеркале, отвернул светлые кожаные голенища и танцующей блатной походкой прошелся по комнате. — Собака лаяла… на дядю фраера, — припомнил Георгий блатной говорок Промокашки из культового сериала.

Картину завершила серая, выгоревшая от времени, кепочка-шестиклинка с маленькой потертой пуговкой на макушке. Вообще, чулан оказался истинным Эльдорадо для создания образа утомленного жизненными передрягами, возрастного, живущего прошлым, сидельца.

Ближе к вечеру, когда Георгий, накинув на плечи старую телогрейку, сидел на пороге своей служебной каморки и задумчиво чистил лезвием топорика отросшие за время путешествия по железной дороге ногти, к нему подошел и сам организатор мрачного маскарада.