Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

«В прошлой жизни я был историком и даже защитил кандидатскую. Я изучал тайные общества. Похоже, мы имеем дело с ребятами, которые очень серьезно играют именно в эти игры».

— Как же тебя в бизнес-то угораздило?

«Так же, как и всех, кому на хлеб с маслом не хватало».

Сверху между тем спустилась Рита.

— Никита? Никита Васильевич? — внимательно посмотрела она на меня. — Скажи мне, Никита Васильевич, когда в нашей стране закончится первоначальное накопление-ограбление и начнется нормальная мирная жизнь?

«Никогда! — вдруг написал Немой и, немного подумав, добавил: — Эта страна с 1917 года не наша» . Спорить с этим утверждением никто не стал. Лишь Игорь, подержав листок в руках, добавил:

— Знаете, Маргарита Ивановна, когда-то давным-давно на северном побережье Африки был процветающий город Карфаген. И был он настолько процветающий, что не давал покоя великому Риму. Один из римских полководцев, выступая на заседании сената, каждую свою речь, какого бы вопроса она ни касалась, заканчивал фразой: «Карфаген должен быть разрушен». И в конце концов он был разрушен в результате нескольких Пунических войн. Его развалины — всемирный исторический памятник… Мне иногда кажется, что наша страна — это и есть последний Карфаген, который с самого начала своего существования не дает покоя всем соседям. Российская империя — единственная, созданная не на крови, народы, населявшие ее необъятные просторы, не притеснялись так, как это было, к примеру, в Римской империи или, возьмем поближе, в Британской. Жаль, нет с нами Василия Ивановича, он бы лучше рассказал. Короче, просто представьте себе, как на заседании генерального штаба НАТО, ЕЭС, МВФ, а может, даже и ООН какой-нибудь дядя в белой сорочке и шикарном фраке, глядя на остатки Российской империи, скрипит зубами и всякий раз с новой интонацией произносит: «Карфаген должен быть разрушен»…

НАС разделили. Этого следовало ожидать. Игорь предполагал такой исход еще в тот памятный вечер. Для подобного случая он разработал систему выхода на связь. Единственным связующим звеном оставался адрес Риты. Меня, как он и рассчитывал, отправили обратно, в Сибирь. «В ссылку», — пошутил он. Отправили и будто бы забыли. Кончился ноябрь, затем декабрь, затем аванс, выданный вежливо-предупредительным Симоном Давидовичем, с которым у нас состоялась еще одна встреча в гостинице «Жемчужная». Оделив нас приличными пачками долларов в качестве аванса, он под бурчащий аккомпанемент Лени выдал каждому инструкции, определил место назначения и пожелал от души отдохнуть.

Так мы с Ритой вернулись в заснеженный край. В заснеженный рай. В разнеженный рай.

За два месяца я прочитал гору литературы, включая энциклопедии и справочные издания, восполняя пробелы в памяти. Два месяца я выходил на улицу только ради двухчасовой прогулки и для того, чтобы встретить Риту, когда она возвращалась с работы. Слава Богу, в больнице уже через неделю после нашего отъезда все улеглось. Бандиты даже принесли извинения и выплатили всем пострадавшим работникам компенсацию за нанесенный моральный ущерб. Погорячились, мол. Понятное дело, кто ж их стреляные и резаные дырки латать будет, если после каждого летального случая медиков отстреливать и увольнять. Погорячились…

Два месяца не происходило ничего, кроме нежности и наших тихих разговоров. Мы не ходили в театры и кино, мы вообще закрылись в нашем маленьком мирке, позволяя ненадолго вторгаться в нашу спальню только обезумевшему от населявших его параноиков телевизору. Два месяца не было вестей от Игоря и Немого. Два раза за два эти месяца я в условленные с Игорем даты — 27 ноября и 27 декабря ходил на запасную явку. Но Василий Иванович отрицательно качал головой. К нему я не приближался, дав понять, что живу под колпаком. Он смотрел на меня и сквозь меня понимающе печально, попивая неизменную «Столичную». Точно так Штирлиц смотрел на свою жену в немецком кабаке в одно из мгновений весны. А я выпивал бокал вина и уходил ни с чем.

В последний день года шел мягкий пушистый снег. Он валил с близкого неба огромными хлопьями, сквозь махровую пелену которых едва крались автобусы, троллейбусы и автомобили. Прохожие, точно ожившие снеговики, торопились сделать последние праздничные покупки, торопились домой и в гости, и торопливость эта выглядела смешно. Город населяли снежные люди. Еще смешнее выглядели бродячие собаки. Они даже не пытались отряхнуться от облепившей их снежной массы и немного печальные дежурили у ярких витрин магазинов. Так, почти у каждого магазина появился «памятник четвероногому другу», а то и целой стае. Рядом с ними деловито и преданно, равнодушно и безнадежно взирали на более удачливых граждан нищие, поминутно вытряхивая из своих плошек для мелочи маленькие сугробы. Снегоуборочные машины вкупе с многочисленными самосвалами наглядно демонстрировали окружающим, что такое сизифов труд. Снег валил так, будто в небесной канцелярии решили выдать осадками тринадцатую зарплату за все тысячелетие. А может, там решили отделить белой заснеженной страницей одну главу от другой, разделить эпохи?