Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

Зато разговаривали они так, будто мы пришли на прием к психотерапевтам.

— Уважаемые мои, — нежно обратился к нам Симон Давидович, — мы многое о вас знаем, несмотря на крайнюю засекреченность вашего постсоветского предприятия. И, уравнивая шансы нашей беседы, мы, разумеется, расскажем о себе. Вас, конечно, интересует источник утечки информации, но пусть вас это не беспокоит, потому как дальше нас она не утекла. А поделился с нами государственными тайнами сам президент. Последнее время ему все сложнее держать ситуацию под контролем. Возраст, болезни…

— И маразм… Всенародно избранный… — вставил Игорь.

— Как вам будет угодно. Оставим кремлевского старца. Нам важнее определить наши собственные отношения, чем отношение к нему. — Симон Давидович добыл из золотого портсигара сигарету, к нему тут же подскочил с упредительной зажигалкой охранник.

Андрей Викторович, откровенно поморщившись, достал из серванта пепельницу и поставил ее перед гостем.

— Так вот, — продолжил Симон Давидович после аппетитной затяжки, — мы относимся к категории людей, которые, простите за термин, коллекционируют профессионалов во многих видах деятельности. У нас душа кровью обливается, когда мы видим их не при деле. Сразу опережу ваши вопросы: несколько человек из вашего отряда уже дали согласие на работу с нами. Мы дали им работу и высокие оклады, а они получили покровительство и защиту на самом высоком уровне. А главное — они легализовались. У них появились имена, настоящие дома, и они могут обзавестись семьями. Андрея Викторовича в этом случае мы считаем самородком, этаким любителем, который дорос до вершин мастерства.

— Ну а что у вас придумано на случай нашего отказа? — напрямую спросил я.

— Ничего, — нежно улыбнулся Симон Давидович, — не хотите, не надо. Нет ничего хуже, чем просто купленные, а не идейные слуги. Мы просто оставим вас один на один с этим жестоким миром. Вот, например, Андрею Викторовичу осталось совсем немного, чтобы его вычислили…

— Вот только не знаем, кто будет первым, братва или РУБОП, — едко хохотнул второй, но тут же осекся, обоженный ледяным взглядом Симона Давидовича.

— Не надо, Леня, нельзя так разговаривать с людьми, которым не знакомо чувство страха, это тебе не кислопузые коммерсанты.

На какой-то момент Леня стушевался, я в это время смотрел на него.

Последнее время Леня думал только о девятнадцатилетней Яне, которую увез в свой особняк прямо с подиума. Он не то чтобы отошел от дел, он просто смотрел на все вокруг сквозь легкий туман поздней любви. Стоило ему вспомнить их ночное сумасшествие, доводящее его то до звериной страсти, то до незнакомой с детства отеческой нежности, и у него начинала кружиться голова.

Вот и сейчас, поняв, что встрял невпопад, Леня мысленно отмахнулся от своего заумного партнера и ярко представил себе, как сегодня утром Яна голышом сидела на его груди и, накручивая на пальцы нежные русые локоны, мечтала о том, как они уедут на какой-нибудь островок, подальше от этой умирающей, но вечно ждущей перемен страны. И Леня буквально стоял на краю обрыва, готовый бросить все дела, перестать чувствовать себя вершителем судеб и броситься с этой длинноногой синеглазой феей в свободный полет. И даже не верилось, что нынче ему стукнет сорок пять. Он ощущал себя, как минимум, тридцатилетним. Но игра, в которую он играл последние двадцать лет, была похожа на употребление сильного наркотика. Каждый день он просыпался с мыслью, что пора лечь на дно, всех денег не заработаешь, назначал себе сроки эвакуации на предусмотренные и хорошо обеспеченные запасные аэродромы, но каждым новым утром откладывал этот шаг по принципу: ну еще чуть-чуть.

— Того, что у тебя есть, тебе хватит до конца жизни? — спросила как-то фея.

— На пять, — прокрутив движимое и недвижимое, ответил Леонид Васильевич.

— Чего на пять? — поняла, но не поверила Яна.

— Жизней, — нахмурился он.

— Тогда зачем тебе еще?

— Все берут и я тоже, — сказал и сам понял, каким идиотизмом отдает эта фраза.

— И за какие идеи мы должны стать слугами? — Игорь с легкой иронией смотрел на Симона Давидовича.

— Прозвучит это банально, — посерьезнел Симон Давидович, — но главной для нас является идея свободы. На ней строится все, из нее вытекает все. Свобода личности, свобода предпринимательства, свобода совести…

— Конституция? — опередил Игорь.

— Не совсем, — поморщился Симон Давидович. — Скорее, речь идет о мировом устройстве, нежели об отдельно взятой стране, ну и, разумеется, о каждом отдельно взятом индивидууме. Вот, например, ваш сослуживец — Никита Васильевич Бесогонов…