Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

— Неужели?

— Угу, и я бы очень хотел, чтобы у меня был домик, подобный тому, в который мы сейчас едем.

Двухэтажный домик был построен из серых крупных блоков, венчала его красная черепичная крыша. Он находился в глубине просторного сада и был малозаметен среди десятков подобных, внешне не очень шикарных домов в этом районе. Где-то в километре ниже по-осеннему бурчало море, а здесь было тихо. Улочки с названиями Анапская или Донская мало привлекали отдыхающих. Сюда они заходили только для того, чтобы купить у хозяев дешевые фрукты и овощи. Но сейчас был уже не сезон. Вынужденный летаргический сон окутал курортную зону. Кое-где в заскучавших, посеревших садах бродили с граблями люди, собирая в кучи мусор и жухлую листву. Удивительно, снегом здесь не пахло, но из-за стылой влажности казалось, что на Черноморском побережье значительно холодней, чем там, где землю уже сковывали первые морозы.

Миновав калитку, мы по выложенной плиткой тропинке подошли к двери. Игорь нажал на кнопку звонка. Довольно долгое время ответом на наше вторжение была тишина. Минуты через три дверь открыл невысокий седой мужчина в клетчатой рубахе и джинсах. Он молча и невыразительно кивнул Игорю, затем мне, чуть прищурился на Риту и жестом пригласил нас войти.

— Привет, Андрей Викторович, — уже в прихожей озвучил приветствие Игорь, и я впервые услышал, как зовут Немого. — Это Тринадцатый, у него память отшибло, — кивнул он на меня.

Немой посмотрел вопросительно: «Где? Когда? Как?».

— На том свете, — пояснил Двадцать Седьмой.

Избавившись от обуви, мы оказались на просторной кухне, где Андрей Викторович в считанные минуты сварганил чай, бутерброды и достал большую бутыль домашнего вина. Когда все разместились за столом, Игорь попросил хозяина:

— Ты бы взял записульку какую, поговорить надо.

Андрей Викторович взял лист бумаги и огрызок карандаша.

Именно этот карандаш заставил в очередной раз вздрогнуть мою память. Особенно то, как держал его в руках Немой. Я вдруг отчетливо вспомнил, что именно так держал подобный огрызок карандаша мой отец, работая с бумагами. Я увидел его, сидящего за столом, погруженного в какие-то одному ему понятные размышления и отчеты, задумчиво покусывающего незаточенный конец карандаша.

Я внимательно посмотрел на хозяина дома, но не смог проникнуть сквозь туманную, чуть печальную пелену взгляда его серых, точнее уже почти бесцветных глаз.

Там не было отчаяния, но там была густая пустота, начинающаяся и кончающаяся в бесконечности. Там уже не было тревожащих этого человека образов, зато на дне этой бесконечной пустоты лежала усталость. В глубине же этой усталости можно было прочитать ожидание. Ожидание того, что кто-то оборвет эту бесконечную нить пустоты. И ожидание было помножено на равнодушие к собственной смерти, а смерть выступала избавлением.

Если отчаяние — смертный грех, то как тогда назвать отчаянного человека? Грешником? Но мы-то понимаем под этим безумие храбрости. И как быть с тем, что данное безумие храбрости направлено на борьбу со злом. Тут, конечно, впору дать слово многочисленным знатокам права, которые основательно докажут, что человек, уничтожающий преступников без суда, сам преступник. Но Андрею Викторовичу на этих защитников прав человека давно было наплевать. Он между тем писал ответ Игорю на один из поставленных вопросов: «Был только Черноморец, пожил неделю, сказал, что делу конец, ушли врассыпную. Куда поедет дальше, не сообщил. Что на базе?»

— Нет больше базы, Немой. Думали, дотянем до нового президента, пригодимся. Хрен там!

Немой понимающе кивнул. Карандаш вывел новый вопрос:

«Что собираетесь делать?»

— Можно мы у тебя перекантуемся несколько дней? Отсидимся. Да и просто отдохнуть не мешает. У тебя у самого-то срочных дел нету? — хитро прищурился Двадцать Седьмой.

«Нет. Сезон закончился. Сад к зиме готовлю. Живите, сколько понадобится. Но меня, по-моему, срисовали».

— Как?

«Люди странные приходили. Прикид, как у банкиров, машины тоже, разговоры с двойным дном. Работу предлагали. В общество какое-то вступить».

— А ты?

«Я ж немой, хрена ли я им скажу. Отмолчался. Вином угостил. Обещали еще раз навестить. Дали время подумать».

— А ты говоришь — не сезон, — задумался Игорь. — Где мог засветиться?

Немой пожал плечами.

— Полагаю, они тебя за киллера приняли. Значит, все же где-то засветился. Может, так же, как и с нашими. Тут и нас срисуют. Надо Риту все же отправить… — Двадцать Седьмой посмотрел на меня с вопросом.