Валерий Ковалев - Золото мертвецов

— Госпиталь в Ярославле, ты особист при нем, а я изменник Родины.

В глазах Винника метнулся страх, задрожали губы.

— Узнал, гад, — выдул из ноздрей дым Тим и врезал бывшему чекисту по морде. Тот рухнул в снег, прикрыл голову рукой и тонко завыл.

— Эй, лейтенант, ты чего?! — заспешил к нему рослый сержант. — Я замкомвзвода Варава, а это мой солдат. В чем дело?

— Из-за этой твари в сорок третьем я получил расстрел, — кивнул на лежавшего Тим. — А теперь вот встретил здесь, есть в мире правда.

— Вон оно что, — нахмурился сержант. — Встать и быстро на место!

Когда тот, косолапя валенками, побрел к костру, откуда на них хмуро взирали штрафники, сержант наклонился к Тиму:

— Я бывший майор, сам был под расстрелом. Понимаю.

Затем был трехнедельный кровавый бой, в котором полег почти весь сводный батальон, в том числе и Винник.

Победу Тим встретил в Берлине.

А когда наступил август, демобилизованный лейтенант следовал воинским эшелоном в Россию.

На стыках гремели вагоны, в открытые окна рвался ветер, паровоз оглашал затихшие поля победным ревом.

Через неделю, одуревший от пересадок и станционной суеты (все куда-то ехали и перемещались), лейтенант добрался до Ростова, от которого мало чего осталось.

Вокзал превратился в груду развалин, мост через Дон был взорван, и с его искореженных пролетов мальчишки удили рыбу, а все видимое вокруг представляло хаос из битого кирпича, бетона да сгоревших зданий, густо покрытых копотью.

— Наворотили, сволочи, — поиграл желваками Тим и стал проталкиваться с перрона к выходу в город.

Чуть позже он шагал по разбитой улице с остовами домов в сторону центра. Там сохранилось несколько административных зданий и шел разбор завалов.

В подъезжающие самосвалы немецкие военнопленные, орудуя кирками и лопатами, загружали битый кирпич со щебнем, покореженные балки и другой хлам.

Их охраняли запыленные автоматчики, с коричневыми от загара лицами.

— Слышь, браток, — подошел Тим к одной из груженых машин, у которой водитель в гимнастерке без погон, залив в радиатор воды, закрывал крышку капота. — Ты, случайно, не в сторону Солдатской слободы?

— Чуть ближе.

— Подбросишь?

— Нет вопросов.

Через несколько минут, тяжело переваливаясь на рытвинах и объезжая старые воронки, грузовик порулил среди развалин.

— Тебе здесь, лейтенант, — сказал водитель, остановившись на окраине.

Выйдя из кабины, Тим поблагодарил его, взял в руки чемодан и огляделся.

Эта часть города пострадала чуть меньше.

Среди развалин там и сям виднелись уцелевшие двух- и трехэтажные здания, а на поднимавшейся вверх улице сохранились часть брусчатки и аллея старых лип, где изредка появлялись люди.

Миновав аллею, Тим вышел на поросший бурьяном пустырь, изрезанный старыми окопами, за которым открывалась Солдатская слобода и под солнцем синел Дон, не тронутый войною.

Здесь, на пригорке, он опустил наземь чемодан, сел на него и закурил, чувствуя, как учащенно бьется сердце.

Встретят ли его родные? Или их уже давно нет на свете?

Потом, заплевав окурок, встал, оправил гимнастерку и решительно зашагал вниз.

Улицы Донской, на которой жила семья Вороновых, как таковой не было.

Остались одичавшие сады, десяток полуразрушенных домов и длинная череда остовов печных труб, словно памятники.

Ускоряя шаг и бледнея, Тим направился к родительской усадьбе с остатками ограды, за которой виднелась руина куреня, построенного еще дедом.

— Как же так? — прошептал он и внезапно учуял запах дыма.

Из-за развалин, едва различимо, в небо поднималась тонкая струйка. А затем Тим разглядел чуть приметную, ведущую туда с дороги тропинку.

На усадьбе кто-то жил. Офицер вбежал в проем калитки.

С тыла куреня, у остатков каменной стены, на призьбе сидел ссутулившись дед Никита и что-то помешивал деревянной ложкой в котелке, висящем на таганке, под которым потрескивал небольшой костерок из бурьяна и щепок.

— Дедусь, — тихо позвал внук, опуская на траву чемодан.

— Га? — обернулся старик и уронил ложку.

В следующее мгновение, шагнув вперед, Тим облапил встававшего старика, а тот ткнулся ему бородой в грудь и заплакал.

— Я чуял, што ты живой, унучок, — взглянул вверх выцветшими глазами.

— Живой, живой, дед, — растроганно бормотал Тим, гладя пушок на голове старого казака. — Вот вернулся, где батя с мамой?

— Нема, — всхлипнул дед Никита, перекрестившись дрожащей рукой, — царствие им небесное.