Александр Тамоников - Металл цвета крови

Физические рукоприкладства Олег не любил, а вот психологические игры и манипуляции очень даже приветствовал. Пусть посидит, понервничает.

Березин закурил. Охрана покосилась на него, но ничего не сказала. Оставшиеся в камере опустили глаза.

В соседнем зарешеченном отсеке находились четверо — рангом поменьше. Их тоже сломала неволя, выглядели они неважно. Одно лицо показалось Березину знакомым. Это был плотный мужчина в мундире майора вермахта. Еще молодой, в фигуре чувствовалась стать, но лицо помялось, опухло, обвисли щеки, ввалились глаза. Он глянул мельком на застывшего у решетки майора Красной Армии, пренебрежительно фыркнул и отвернулся.

Он не узнал Березина. Но Олег был уверен, что знает этого человека. Они уже где-то встречались. И в прошлом этот майор был изящнее, выглядел по-другому и скорее всего даже не был майором! Допрашивал его? Встречались в бою? Нет, память бастовала. Он немало перевидал немецких офицеров за последние годы — мог и обознаться…

А вообще досадно. Вот так всегда: вроде знакомый человек, мучаешься, не можешь вспомнить, теряешь время, изводишься…

Он мотнул головой и быстрым шагом отправился наверх.

Беседа с представителем германской разведки прошла на удивление ровно. Меры психологического воздействия оказали положительное влияние. Свой немецкий Березин подтянул еще осенью 1941-го, когда лежал в госпитале на улице Жуковского.

В ту пору было только два развлечения: ковылять по лестнице в бомбоубежище при объявлении налета и штудировать немецкий язык, обложившись школьными учебниками. Дальнейшая служба отточила навыки.

Переводчик ему не требовался. Олег внятно изложил свои предложения, стараясь казаться учтивым и доброжелательным. Доходчиво объяснил, какие льготы получит фон Зельцер при добровольном сотрудничестве и чего лишится в случае запирательства. Ложь, недосказанность — не вариант. Война для него окончена, надо признать поражение. Да, фон Зельцер — солдат, он выполнял свой долг — пусть и видел его в извращенном свете. Это все учитывается и достойно уважения, но, увы, не исключает расстрельного приговора. Свято место в камере пустовать не будет, его займут более сговорчивые господа.

После трезвого размышления фон Зельцер выдвинул условия: содержание в одноместной камере, нормальные бытовые условия, приличная еда, возможность помыться, переодеться, доступ к книгам. Главное условие: гарантия жизни. И никто не должен знать, что он сотрудничает с советской контрразведкой. Пусть уяснит советская сторона: фон Зельцер с глубоким уважением относится к адмиралу Вильгельму Канарису, отстраненному в феврале от руководства Абвером, однако презирает Гитлера, Гиммлера, партию НСДАП и весь орден СС за его бесчеловечные методы. Он надеется, что своим сотрудничеством со СМЕРШем он не навредит народу Германии, которую, невзирая ни на что, считает великой…

У советской стороны тоже было условие: полная искренность. Малейшая ложь — и пуля в затылок перечеркивает все договоренности…

Из помещения дежурного Олег дозвонился до полковника Сухова, начальника армейского отдела контрразведки.

— У тебя бодрый голос, майор, — с сомнением заметил полковник, — или это новый способ докладывать неутешительные новости?

— Как наши заключенные, товарищ полковник? Не сознаются в содеянном?

Заключенных было двое — начальник армейского управления тыла полковник Евдокимов и заместитель начальника политотдела подполковник Глазнев. В этих людей уперлось расследование по выявлению вражеских шпионов, засевших в армейских структурах. У обоих были прекрасные послужные списки, заслуги, награды. Но у кого-то из них за душой было нечисто.

— Евдокимов продолжает все отрицать. Провели два допроса с пристрастием и ни на шаг не сдвинулись. У Глазнева хороший покровитель — его начальник Гуревич. Он рвет и мечет, требует освободить Глазнева, которого прекрасно знает и которому полностью доверяет. Есть информация, что Гуревич уже написал рапорт члену Военного Совета фронта генерал-лейтенанту Пахомову. Фактически улик против Глазнева нет, нам придется его освободить, принести извинения и придумать, каким козлом отпущения пожертвовать…

— Павел Ильич, ни в коем случае! — вскричал Березин. — Глазнева не отпускать! Это «крот», которого мы ищем! Информация получена от полковника Зельцера, а этот старый пруссак не врет! Если дали приказ об освобождении из-под стражи, немедленно отмените! Глазнев мигом смоется, глазом не успеем моргнуть! Под мою ответственность, товарищ полковник!