Жорж Сименон - Крутой сюжет 1993, № 1

— Я не думаю, что это визит личного характера, — пригласил он сесть бывших сослуживцев, — что привело вас в «старую берлогу»?

«Старая берлога» представляла собой обширное помещение, меблированное тремя столами, полдюжиной деревянных стульев и полированным бюро. Холодный флюоресцентный свет лился сверху прямо на стол, за которым работал Рейми.

Корригэн открыл конверт, захваченный им в управлении, вынул фотографии Уолтера Ингрэма и положил их на стол.

— Следы туфель этого парня постоянно возвращают нас в Россию или, может быть, в советскую зону Германии, — начал Корригэн.

— Он умер в этих туфлях на ногах, Нейл.

— Туфли вывели вас на верный след. — Рейми просмотрел снимки. — Его имя — Генрих Фляйшель. Восточная Германия. Выходец из Грайфсвальда.

— А что такое этот Грайфсвальд?

Рейми потер мочку уха.

— Дома, магазины, люди… Фляйшель там долго не задержался. Когда он впервые появился на нашем горизонте, он жил в Восточном Берлине. Журналист, один из тех, кто зарабатывает себе на жизнь внедрением политики партии в сознание масс. Но этот парень был чужаком для партии. Если бы он родился на Западе, то, вероятно, мог бы стать превосходным проповедником демократических идеалов.

— Вы подаете его как разочаровавшегося коммуниста, — заметил Баер. Рейми взял со стола снимок Ингрэма, выполненный в анфас.

— Мы думаем, что вначале Генрих Фляйшель честно старался внушить себе мысль о преимуществах коммунизма. Он был чувствительным человеком, которому вскоре пришлось столкнуться с истинными жизненными перипетиями. Он и такие, как он, жили при коммунизме, глядя в дуло пистолета. Сначала он надеялся, что режим истощит себя. Но после неудачного мятежа в 1953 году в Восточном Берлине, когда Запад лениво наблюдал за происходящим, даже не приподняв жирной задницы, Фляйшель решил, что коммунистический режим надолго. Если и была надежда, то только на эволюцию сознания людей, запертых за железным занавесом. И тогда он ринулся в эту собачью грызню государственной бюрократии. Постепенно его положение улучшилось, он стал маленькой рыбкой в огромном косяке партийных функционеров. Это дало ему доступ к информации и свободу передвижения, о чем люди без партийных билетов могут только мечтать.

— Но, в конечном счете, он стал отступником? — вставил Корригэн. — Старая история: ему в конце концов это надоело, и он сбежал.

На индейском лице Рейми не дрогнул ни один мускул.

— Ты прав только отчасти, Тим. Ему это надоело, правда. Но никакой неожиданной драмы он не пережил. Просто постарел, поумнел и больше не мог плавать в дерьме. Но он не перешел и к нам. По крайней мере, сразу.

— Вы завербовали его? — спросил Баер.

— Мы пытались, — ответил Рейми. — У нас есть люди, которые следили за Генрихом Фляйшелем. Мы довольно легко вошли в контакт. Но он не был тем, за кого себя выдавал или хотел выдать, бедняга. Двойная жизнь, шпионаж, пуля в лоб в случае неудачи — эта мысль вытравила из него храбреца. Предложил свои услуги, но не тайного агента, а вполне легального сотрудника, работающего на нашей стороне. Но здесь он для нас ровно ничего бы не значил. Поэтому мы прекратили это дело и закрыли на него досье.

Корригэн и Баер обменялись взглядами. Баер вдруг спросил:

— Когда вы снова его открыли?

— Недавно. Если вам нужна точная дата…

— Он что-то вывез, — догадался Корригэн. — Что именно?

— Микропленку. Он дьявольски рисковал и очень долго с ней возился. Но работу сделал. Как оказалось, там не было ничего такого, чего бы мы не знали.

— Что же это было? — Чак Баер подался вперед.

— Документы о полетах русских космических кораблей, потерпевших аварии за последнее время. Копии документов, снимков, чертежей.

Корригэн уже сидел на самом краешке стула.

— Не удивительно, что Фляйшель рассчитывал на награду за свой труд! — Баер хлопнул себя по колену.

— Ты бы видел его лицо, когда ему сказали, что нам это все известно. Бедняга как будто получил сильный удар под дых.

Рейми еще раз взглянул на снимки. В черных глазах его скользнула жалость.

— Фляйшель был далеко не профессионал, и поэтому так бестолково поступил. Микропленка произвела на него такое впечатление, что он допустил ошибку, предположив, что мы написаем в штанишки от восторга. Ты или я, или Чак, конечно, повели бы себя здесь иначе. Прежде, чем приложить к этому руки, следовало бы узнать, какой еще информацией обладает другая сторона.

— Как же он оттуда выбрался?