Андрей Ильин - Смерть оловянных солдатиков [litres]

Одноглазый не понимал и никто не понимал, почему сердится Галиб. Ведь все прошло так хорошо! Так удачно! Они постреляли неверных. Много неверных. И потеряли всего двух воинов. Почему Галиб недоволен ими? В чем они виновны?

Галиб внимательно посмотрел на всех. И на каждого. И каждый, на кого он смотрел, не выдерживал – отводил взгляд. Наконец Галиб кивнул. А помощник спросил:

– Галиб хочет знать, как называлась эта больница?

– Не помню. Каким-то именем. Какой-то их святой. У них такие трудные имена…

– А ты вспомни! Как она точно называлась?!

– Сейчас, сейчас, я посмотрю.

Одноглазый вытащил откуда-то бумажку, прочитал вслух:

– Больница… Святой Терезы.

– Дальше!

– Хос-пис.

– Ну?

– Что? Больница Святой Терезы… Хос-пис…

– Скажи, что такое хоспис?

Откуда на Востоке знать, что такое хоспис, когда здесь каждый умирает в своем доме, на своей кровати, в кругу своей семьи, на руках своих детей и родственников?

– Не знаю, – честно признался одноглазый.

– Кто знает?

Никто не знал.

– Хоспис – это больница для неизлечимо больных, которым уже нельзя помочь! Умирающих!

Страшная пауза.

– Вы убили покойников. Тех, кто всё равно умер бы через день или два. Или через неделю. Это были обреченные люди! Мертвецы! Убив их, вы лишь облегчили их страдания. Помогли им! Милость проявили! Милость к неверным!

Милость? Помогли? Тем, что убили? Все потрясенно молчали. Как же так? Это же больница. Больные… Зачем европейцы отдают своих умирающих чужим людям, когда, наоборот, их нужно в последние дни окружить заботой, вниманием и лаской? Нужно, чтобы рядом были дети, и внуки, и братья. Ведь это очень важно – уйти к Аллаху, не оставшись в одиночестве. Нужно призвать всех и простить всех. И чтобы тебя простили все! И чтобы с тобой попрощался каждый, потому что больше тебя они не увидят! Как же так, ведь смерть это так же важно, как рождение! И нельзя нарушать традиции. Нельзя бросать младенцев и оставлять без внимания умирающих! Этого Аллах не простит!

А они… Хос-пис. Как так можно?

Галиб встал. Поднял руку. Помощник «перевел».

– Вы убили неверных. Это хорошо! Вы показали свою силу. Вы доказали всем, что способны найти своих врагов везде. Даже в их доме! Найти и наказать! Вы победили… Но вы убили тех, кто умер бы и без нас. Кто уже почти умер. Вы можете обмануть своих врагов, ибо они испугались вашей мести. Вы можете обмануть своих друзей, которые поют вам хвалу за содеянное. Вы можете обмануть себя, посчитав, что совершили подвиг. Но нельзя обмануть Аллаха, который все видит и все знает. И который не может принять от вас эти жертвы… Вы победили, но вы не добыли славы. Славы настоящих воинов. И вы должны ответить за это перед Аллахом…

Все замерли в ожидании. А одноглазый испуганно заморгал последним, которого мог лишиться, глазом. Вместе с головой. И эта пауза была страшной, ибо за ней могло последовать всё что угодно.

Галиб встал. И замер. Как судья, выносящий приговор.

И помощник встал. И, воздев руку, торжественно произнес:

– Галиб сказал, что вы виновны… – Пауза. – Вы виновны перед Аллахом, своими «братьями» и Галибом. – Еще пауза. – Вы виновны! Но вы победили! Галиб не станет никого наказывать, ибо все не могут отвечать за ошибку одного. Вы сделали все как надо. Но вы не ведали того, что творили. Галиб не будет никого наказывать. Но… он не станет никого награждать, ибо эта победа сомнительна и недостойна настоящих воинов. Воинов Аллаха. Ступайте с миром! И пусть будет для вас уроком! Слава Аллаху!

И Галибу тоже… И все дружно пошли. Очень довольные, потому что отделались легким испугом. А могли головами, глазами и руками, потому как Галиб суров, но справедлив. И прав, сказав, что Аллаха не обмануть. Ибо тот всё видит, всё слышит и всё знает.

И Галиб – знает. Он слуга Аллаха здесь, на Земле…

Всё было правильно! Потому что жертвы, потому что многочисленные, в Европе, и потому что больница… Но все было не правильно, все было не так, потому что не больница, а хоспис и не пациенты, а безнадежные больные, считай без пяти минут покойники.

Операция вызвала резонанс… Но могла вызвать и подозрения… Он пошел на убийство. Но он оставил лазейку для своей совести. Он убил… Но тех, кто был обречен умереть в ближайшее время. И это могло обратить на себя внимание. Он убил пациентов… Но спас персонал. И это было еще большей ошибкой. Еще большим риском. Персонал тоже должен был умереть! Умереть в первую очередь! Все это было неправильно. Ибо это было слабостью.