Виталий Останин - Функция

— Я тебе, девка, устрою семена! Столько семян, мать твою, Ольгу Дмитриевну, сколько организм вынесет! Замуж выдам за Воина и заставлю детей рожать каждый год — в избытке у тебя будет семян! Да и посмотрим заодно, во что они прорастут. Всегда было интересно!

Антонина молчала, только открывала и закрывала рот. Матвей Андрианович чувствовал боль от того, что применяет способность против любимицы — впервые в жизни, — но иного выхода не видел. Девчонка отбилась от рук, и ее просто необходимо было ставить на место.

Он знал, что она сейчас чувствует. Как внутри трухой осыпается уверенность в собственных поступках, а вся ее суть наполняется священным трепетом перед волей Лидера. Потому что неважно, что он говорил. Важно, как.

— Он ликвидатор. — Тонкий и сухой палец ткнул ей в грудь. Острый, как бритва, ноготь порезал кожу и пустил струйку крови на дорогую блузку. — Дикий, но мы, к твоему сведению, все из таких вышли. Я в том числе. Ваше инфантильное поколение это уже забыло, предпочитает называть себя новусами, но поверь, разницы между нами столько же, сколько между деревенским жителем и городским. То есть никакой, одни лишь манеры. Я желал его смерти, поскольку дикий ликвидатор — прямая угроза клану. Я и сейчас, если он пойдет против нас, буду делать все, чтобы лишить его жизни. Но к тебе он пришел говорить. Ты. Могла. Привести. Его. В клан.

Каждое слово он, словно гвоздь, вколачивал в грудь девушки. Блуза уже давно перестала быть белой, вся покрывшись кровавыми пятнами. Раны заживали почти моментально, но та даже не смотрела на них. И не чувствовала боли. Кроме внутренней — Лидер недоволен ей!

— А что ты ему предложила? Пулю в затылок? Ссылку под постоянным надзором? Твои игры на бирже совсем выбили из тебя мозги?

Патриарх замолчал и прошел к буфету. Налил себе воды, сделал три долгих глотка и уже другим, обычным голосом продолжил:

— Новусы ничем не лучше диких, Тоня. Я бы даже сказал, слабее вы. Мы свое перерождение сами переживали, порой не понимая, что происходит, а не как вы — под присмотром Наставников да нянек. Мы сами стали такими, как есть. Сами землю здешнюю под себя подмяли. И сделали это не для того, чтобы глупые потомки все профукали!

Девушку, наконец, отпустила воля патриарха, и та решила, что позволено говорить.

— Что с ним произошло?

— Я рад услышать разумные слова. Это правильный вопрос, дочка, но сейчас не настолько важный. Мы были уверены, что он не справился с пробуждением и сломался. Он же переродился. Как и в кого, это мы сможем узнать, когда он станет частью семьи. Ведь, если я правильно понимаю его слова, он ищет свое место в изменившемся мире. И, похоже, даже не осознает своих возможностей. Иначе мы бы с тобой не говорили.

— Дед, а разве такое возможно? Я про то, что новусами же рождаются...

— Тоня, этот разговор мы оставим на потом. Я даю слово, что расскажу тебе все, что знаю. Но не сейчас. В данный момент важно другое — привлечение ликвидатора в клан или его устранение. Лучше первое, и только при невозможности такого варианта, второе. Мы недооценили важность происходящего, но теперь я вижу: вопрос Ивана Польских — это вопрос выживания клана. Я буду лично контролировать все, что касается его поисков. А когда найду, в дело вступишь ты. Сейчас изучай его. Кем он был, кем мог стать. Его сильные и слабые стороны. Найди подход, Тоня. Хоть в постель к нему прыгай, я абсолютно серьезно это говорю, но он должен стать нашим!

Правда, какова бы она ни была,

лучше неопределенности и подозрений

А.К. Дойль

Домой я решил не возвращаться и вот уже четверо суток бродяжничал. Днем таился в заброшенных домах частного сектора, забираясь в очередное логово с наступлением рассвета и покидая его после заката. Ночью пополнял припасы в круглосуточных магазинах и бродил по городу, встречаясь порой — в виде точки на сканере — со своим преследователем.

Ничего особенного за это время не произошло. Я не сталкивался с полицией, не воевал с армией Ланских, и даже их ищейка по-прежнему не нарушал дистанцию. Час тек за часом, день за днем, у меня выработалось некое расписание, и незаметно я погрузился в какое-то созерцательное оцепенение, порой переходящее в полное равнодушие. Планы на будущее потускнели и более не манили. Побег и новая жизнь на новом месте казались глупой подростковой фантазией. Даже угли ярости к врагам подернулись пеплом.

Удивительно, но полуживотное существование на грани безмыслия оказалось неожиданно привлекательным. Не нужно было никуда бежать, просчитывать каждый шаг, думать за себя и за противника. Вопросы выживания, естественно, никуда не делись, но вот потуги на стратегию сделались неважными. Ланские, милиция, неведомая третья сила — возможно, тот самый ликвидатор, про которого говорила Антонина — продолжали учитываться, но как-то без огонька. Так бывает, когда маниакальное стремление к чему-то вдруг пропадает, и некоторое время ты еще несешься в заданном направлении по инерции, но в какой-то момент понимаешь: все, ушло. И смотришь на предмет своих желаний другими глазами, искренне недоумевая, что же так возбуждало в нем прежде?