Сергей Дышев - Танкист из штрафбата

И она вдруг запела голосом веселым, озорным и ярким:

Есть вино – пьем вино, нет вина – пьем воду,

Ни за что не променяем казачью моду.

Ни за что не променяем казачью моду,

Сидит девка в терему, рученьки поджавши.

Сидит девка в терему, рученьки поджавши,

Перед ней стоит поляк, фуражечку снявши.

Перед ней стоит поляк, фуражечку снявши,

А я девка не плоха, люблю донского казака…

А Санька, мастак, мелодию уловил и на последнем куплете изобразил что-то похожее. Татьяна неожиданно дала ему листок и карандаш, продиктовала первый куплет и сказала:

– Подбери мелодию, Саша. Мы с тобой такой дуэт сыграем!

Деревянко сложил листок и сунул его в карман:

– Вот уже и домашнее задание получил…

Родин оценил интригу:

– В острой конкуренции у граммофона есть все шансы с треском проиграть живой музыке.

– Мы еще повоюем! – сказал Юра. Поставил старинный вальс «Амурские волны» и решительно сделал приглашение на танец Татьяне.

Она удивленно вскинула глаза: положительно ей сегодня везло на веселые события, и подала ему руку. Юрка с готовностью подставил свою ладошку, почувствовав, как затрепетало его сердце.

– Пойдем на улицу, – предложила Оля и, кивнув в сторону закружившейся в вихре вальса парочке, добавила: – Здесь, кажется, все в порядке.

Навстречу им в избу вошел Прохудейкин, от былой обиды на его лице не осталось и следа, он даже улыбался каким-то своим мыслям.

– Какой чистейший воздух, ребята! – воскликнул Роман. – Просто не надышаться!

Они посторонились, пропустив старшего лейтенанта.

Ночь сразу обступила их, после неяркого света керосиновой лампы несколько мгновений Оля и Иван ничего не видели. Вокруг – ни огонька: жесточайший режим светомаскировки. Поодаль – темный прямоугольник одной из штабных палаток. Только потом, словно нехотя, проявились очертания могучего, под самое небо, дуба, вдруг тревожно зашелестевшего оставшейся листвой. А на небесах, в бездонной вселенной, сияли мириады звезд, вечные спутники странников.

– Какая тихая и таинственная тут природа, как у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», – шепотом произнесла Оля.

Иван осмотрелся, вдруг поймав себя на мысли, что ищет свой танк, и рассмеялся.

– Что-то смешное вспомнил?

– Представляешь, Оля, свою боевую машину потерял! Вот сила привычки: вышел из дома, сразу – в танк. Роднее нет существа, особенно в бою.

– У меня тоже на войне появились другие привычки, – усмехнулась Оля. – Могу засыпать стоя, под грохот бомбежки, могу в несколько секунд расправиться с котелком каши… Девчонкам на войне всегда труднее, чем мужчинам. Но даже под свист пуль я всегда найду время, чтобы привести себя в порядок… Хуже нет, чем видеть, как человек, особенно девчонка, на глазах опускается…

– Ты совершенно права, Олечка. – Он обнял ее, потому что почувствовал, как она начала замерзать. – А на передовой, когда из человека уходит энергия, он перестает чувствовать опасность. У нас в роте, не в моем, правда, взводе, был радист-пулеметчик, фамилию уже не припомню… Ну, в народе у нас как принято считать: танкист – лицо бравое, на марше – чумазое, в бою – отважное. А у этого радиста рожа всегда немытая была: и на отдыхе, и в рейде. Как неряха ходил, да и в голове порядку, видно, не было. Все ему не в радость, все через силу, везде опаздывал, и слова ему не скажи, везде подвох видел. Может, смерть свою чувствовал… А погиб, знаешь как? Немцы их танк подожгли, все успели выскочить, а он не смог… Потом причину узнали. У него штекер нагрудного переключателя танкового переговорного устройства заржавел, быстро отсоединить не смог. А тут секунды решали…

– А спасти его не смогли бы? – спросила Оля и спохватилась, не надо было об этом говорить.

– Не смогли бы… И сами погибли бы: семь секунд, и начинает рваться боекомплект… Зануда я, – вдруг сказал Иван. – Нашел о чем с девушкой разговор вести: о родной роте и танковых устройствах. А я все жду, чтобы Олечка о себе рассказала. Ты ведь из Питера, правда?

– Правда… А ты сам не рассказал о маме и папе, нехорошо, – напомнила Оля. – Они сейчас на фронте?

– Нет, в Москве. Они оба сейчас работают на каком-то оборонном заводе. Даже не знаю, на каком. У них бронь…

– Сейчас все население работает на оборону.

– А твои родители где? – осторожно спросил Иван.

– В Ленинграде… – вздохнула Оля. – Они оба – военные врачи…

– Тяжело сейчас там, – тихо сказал Иван.

– Они хотели, чтобы я по семейной традиции тоже стала врачом, – чуть улыбнулась Ольга. – Ведь у меня дедушка и прадедушка были врачами – полевыми хирургами.