Сергей Дышев - Танкист из штрафбата

Но наша Глаша все сразу поняла. И что болтуна-мужа излечит раз и навсегда. Поздней ночью, когда Колотуха заснул на половине слова, она взяла бутыль масла – и ведь не пожалела! – по лестнице залезла на крышу и полила солому. Вот так вот! А чего было утром… Говорит мужу, давай крышу новой соломкой перестелим. А то старая скоро черная будет. И полез Колотуха старую солому снимать. И только на крышу ступил, как тут же скатился, как на санках. Грохнулся, вроде ничего не переломал, но минуты три молчал. А может, и две, тут точно сказать никто не может. Потом снова заговорил!

Командир дождался конца рассказа:

– Ох, и завирать ты любишь, Киря…

Сидорский театрально развел руками:

– Командир, чистая правда. Колотуха лично мне рассказывал. Под большим секретом. Вы первые, кому передаю. А душа женщины, ребятки, непостижима – никогда не знаешь, что у нее на уме… Вот у меня, помню, когда я учился в техникуме, была, понимаете, хорошо, даже очень хорошо знакомая девушка… Мечта отличника.

Руслик, у которого в руках уже оказалась гитара, не выдержал:

– Слушай, Сидор, если очень близкая, зачем перед мужиками выставлять?

Его пальцы извлекли решительный мажорный аккорд – хорошо играл Руслан – и зазвучали неизвестные мелодии древних аулов с ритмом горячей скачки резвого скакуна.

Глава четырнадцатая

А Иван вдруг с обволакивающей грустью и томлением подумал о красавице Ольге, телеграфистке с узла связи танковой бригады. Всего лишь в двух километрах, в штабе, расположенном в уцелевшем доме, она задумчиво распускает собранные в пучок волосы цвета каштана и бронзы, и они, струясь, рассыпаются по плечам. Потом она спохватывается и снова собирает их в «уставной» пучок.

Почему-то именно так представлял себе Ольгу Иван, хотя ни разу не видел ее с распущенными волосами.

Второй раз он увидел ее после совещания офицеров у командира бригады. Тема между боями была привычная и насущная: ремонт и обслуживание техники и вооружения: неисправных машин накопилось предостаточно. Зампотех бригады – прямой и «железный», как гаечный ключ (его так и называли), майор зачитывал по промасленной, почерневшей тетради результаты проверки подразделений.

Чугун взглядом подымал командиров, «снимал стружку», ставил сроки и переходил к очередному попавшему в черный список зампотеха. Когда возникала пауза перед новой фамилией, весь офицерский коллектив невольно сжимался, прямо как студенты на экзамене.

Ивана пронесло: никого из их роты не поднимали. Градус настроения, бывший до совещания на нулевой отметке, заметно поднялся. И в тот самый момент, когда офицеров отпустили, июньское солнце добавило свой градус по Цельсию. Иван привычно расправил складки гимнастерки под ремнем, расправил плечи и в этот момент увидел ее.

Ольга шла рядом с подружкой, похоже, тоже телеграфисткой, они что-то оживленно обсуждали. Даже внешне девушки были похожи, только вторая была повыше ростом, волосы светлее и глаза не такие лучистые.

Они поравнялись с Иваном, и он, почувствовав непередаваемое притяжение, поклонился и подчеркнуто вежливо произнес:

– Здравствуйте!

Они, не останавливаясь, ответили «здравствуйте», а Ольга обернулась и с улыбкой добавила:

– А-а, это вы!

Подружка понимающе улыбнулась: добытый с минного поля букет в женском коллективе не остался незамеченным. Она интуитивно поняла: вот он, этот таинственный романтик, принц на железном коне! Взмахнув ресницами, она смерила Родина взглядом и оставила Ольгу с красавцем-лейтенантом наедине.

– Да, тот самый Иван-болван!

Рот до ушей не оставлял никаких шансов на серьезный разговор.

– Ваня, вы, видно, отчаянный парень, – покачала Ольга головой, – но зачем же так глупо было рисковать жизнью?

Иван сделал виноватый вид.

– И как теперь мне вымолить прощение?

– Ради бога, не говорите ямбом…

– Я c детства читал только хорошую поэзию… Видно, отпечаталось.

Ольга прищурилась, пытаясь увидеть отпечаток на его лице, но ничего не нашла: Ваня по-прежнему сиял, но уже смущенной улыбкой.

И вдруг он вспомнил, что в его командирской сумке лежит томик стихов Сергея Есенина, прихваченный еще из московской квартиры. Уже порядком потрепанный, полузапрещенный, «упаднический», недостойный внимания настоящего комсомольца.

– Я тоже люблю хорошие стихи… – сказала она и пошла по тропинке к палаткам штаба.

Иван шагнул следом:

– А Сергея Есенина?

– Конечно. У него такие грустные стихи. Но когда начинаешь их перечитывать – удивляешься, сколько там глубины, видишь перед собой живую картину.